«Кина не будет»: Сухоруков — о Балабанове, позорном увольнении и «Счастливых днях»

«Счастливые дни». Как оживали фотографии

Недавно Виктор Сухоруков, известный по фильмам Алексея Балабанова, привозил на сцену старейшего петербургского кинотеатра «Аврора» свою постановку — «Счастливые дни». Идею спектакля он привёз из уже несуществующего села Верхняя Мухалатка в Ялтинском районе Крыма. Сегодня это посёлок Олива, примечательный тем, что там стоит дом-музей журналиста и писателя Юлиана Семёнова (1931-1993) — того, чьей рукой был написан роман «Семнадцать мгновений весны». Приехавшая из Франции дочь Семёнова, Ольга, повела гостей на экскурсию, и Сухоруков увидел стену огромных размеров, увешанную фотоснимками. Там — космонавты, политические деятели, кинозвёзды: Семёнов за свои 62 года успел поговорить и с Отто Скорцени — нацистским преступником, любимцем Гитлера, и с Карлом Вольфом — бывшим генералом СС, и с главой КГБ Юрием Андроповым, Ханако Исией — возлюбленной советского разведчика Рихарда Зорге в Японии, а также многими другими известными на весь мир людьми из учебников истории. Снимки разные, большие и маленькие, цветные и чёрно-белые, каждая — в рамочке, словно небольшая книга с интересным рассказом.

— Кого только не было — фигура на фигуре. И все подписанные. И конечно, глядя и читая эти автографы, мне вдруг захотелось заглянуть за рамочку, туда, за пределы этого сюжета, и понять: а это где, а это когда? А почему Софи Лорен, например, с Юрием Гагариным? И я думаю: мама дорогая, а ведь у меня тоже есть оч-чень любопытные фотографии и оч-чень сильные автографы. А дай-ка я покопаюсь! <…> И я вдруг набрал определённую какую-то программу. Ничем не связанную. Там будет и Юрий Мамин со своим автографом, там будет и Виталий Мельников. Я сейчас говорю про питерских своих богов, которые отразились во мне родимыми пятнами. Серёжа Астахов, Лёша Балабанов и так далее. И когда я собрал — вдруг во мне включилась фантазия. Я понял, что это людям интересно, а для меня публика — царь и бог моей профессии, ничего кроме, публика — мой суд. Я никогда с ней не заигрывал, не заискивал, не потравлял. Но я с ней всегда был в контакте. И она подсказала мне: «Витя, это интересно!»

Тогда и начали эти фотографии с автографами «оживать». Он начал отбирать снимки в багаж будущего авторского вечера. Вначале те, что с подписями. Потом — кадры, на которых останавливался взгляд, которые хотелось пересмотреть заново. А после — «фотомостики», связывающие истории меж собой.

Причём, что любопытно, у этой постановки нет чёткого сценария. Каждый раз всякое выступление — это на 90% «фристайл», речь, которая идёт прямо из головы, а не с листка, своего рода исповедь. Есть только главы, пункты и подпункты, которые помогают ориентироваться свето- и звукорежиссёрам. И в этом — особенное наслаждение автора.

— Мне кажется, я и сам от этого удовольствие получаю, потому что каждый раз — почему ещё и вот эта импровизация, она мне душу греет. Потому что я каждый раз выхожу, волнуюсь, потому что я не знаю, куда меня поведёт.

Начались перебирания названий: «Мои автографы», «Играю про себя», «Из архива». И вдруг, играя уже этот вечер, он почувствовал, как пульсирует Оно: «Счастливые дни»! Так назывался фильм Алексея Балабанова — режиссёра, который открыл Сухорукову дорогу на большие экраны. Но оказалось, называя так свою работу, артист совсем не хотел проводить параллели.

— Когда сказали, что это из-за названия первого, дебютного фильма Лёши Балабанова — пусть будет так! Я об этом не думал. Потому что всё, что я рассказывал, хорошее и плохое, радостное и не очень, — всё равно это мои дни, которые меня сформировали, сцементировали, сочинили и отдали людям. Вот я сегодняшний — такой, всякий, не таинственный и не грозный, чистый и порочный, всё в одном флаконе. Но я сегодня вот такой.

«Если вам Сухоруков не нужен — пропадите пропадом»

В эту сценическую биографию о счастливых, а на самом деле — всех днях, вошли воспоминания, конечно, об ушедших уже и до сих пор живых звёздах: режиссёрах Алексее Балабанове, Станиславе Говорухине и Петре Фоменко, актёрах Сергее Бодрове и Станиславе Любшине, певицах Нине Сазоновой и Елене Камбуровой.

Среди них есть, конечно, и Юрий Мамин, автор трагифарсовой картины «Бакенбарды», после которой Сухоруков стал известным публике (но ещё не знаменитым). Оказалось, центральное место в комедии о перестроечном суматошном времени Мамин хотел отдать непременно кому-то другому, но не Сухорукову — Дмитрию Певцову или Сергею Колтакову. Изменить решение помогли Владимир Студейников — давний знакомый, работавший в «Бакенбардах» вторым режиссёром, и Екатерина Месхиева, ныне уже покойная родная сестра режиссёра Дмитрия Месхиева.

— К этому моменту меня мало снимали: «Ювелирное дело» Лентелефильм, Бирман «Магия чёрного и белого» — маленький эпизод. Мало, совсем не снимался. И вдруг приглашает — и эта история тоже есть в вечере — пригласили меня на эпизодик, военная картина про мальчика, дебютная картина. На Финляндском вокзале должна была быть съёмка, объект был не готов, вагон, и все уехали. А меня оставили. Я вышел на платформу — а никого нет. Ночью. Я говорю: «А где группа?» А они: «Да они уехали». И тогда я пришёл к солдатам массовки, к фургонам: «Ребят, довезите меня до Кронверкской, мне надо переодеться» — и понял, всё, кина в моей жизни не будет. Если вам Сухоруков не нужен — пропадите вы все пропадом. И я начал себя перестраивать на другую историю человеческой жизни, то есть театр. Я понял, что я кинематографу не нужен, неинтересен, и я решил с этим покончить. И вот тут же звонит Студейников и говорит — давай, на пробы приезжай. Я его отшил раз, отшил два, а потом приехал — сделал одолжение! Сделал одолжение, попробовался. И ушёл, уехал на гастроли. И за мной летит телеграмма, что я утверждён на главную роль в фильме «Бакенбарды».

«Бакенбарды», правда, едва не стоили Виктору Сухорукову карьеры.

— В дальнейшем — ой, я вам сейчас секрет открою! — и когда уже фильм выйдет, Балабанов эту картину не видел. Я начну сниматься в его дебютном фильме «Счастливые дни» и он, увидев картину «Бакенбарды», мне скажет: «Ну, Витенька, если бы я видел эту картину раньше, я ни за что бы тебя не утвердил!»

Голос белой горячки

Но это история о счастливых и светлых днях. А были главы в жизни Виктора Ивановича и тёмные. Ещё в ГИТИСе — куда, кстати, высок был риск не попасть никогда, потому что художественный руководитель курса Всеволод Остальский в первый раз, ещё до армии, его отверг, — он попал в Ленинградский театр комедии имени Акимова. Да сразу на главную роль! Но длился этот период недолго: спустя два года, в 1981-м, пригласивший Сухорукова в Ленинград Фоменко ушёл, а спустя год или два его любимца уволили из труппы без права устройства на работу в течение полугода. За пьянку.

И пусть было тяжело — то время Виктор Сухоруков теперь вспоминает без злобы.

— Я нашёл в себе силы. Тогда я не понимал этого, но я не обиделся. Я расстроился, я стал мучиться, страдать, но я не искал виноватых за пределами себя. Я понял, что виноват только я сам. И конечно, это испытание, которое одарило меня сильной силой, волей, верой в будущее. Неспроста же был внутренний голос — его можно назвать голосом белой горячки, но только у белой горячки, мне кажется, существует несвязность, а тут была логика, когда мне сказал человек: «Устал?» — «Устал». «Что делать будем?» — «Не знаю». «Давай начнём сначала?» — «Давай. Но запомни, Сухоруков, лучше не будет, легче не станет. И одиночество будет преследовать тебя ещё долго. Готов?» — «Готов». Я это уже говорил пятьсот раз. И вот этот период — он, может быть, самый богатый в воспитательном смысле. И в смысле восприятия мира. И вот эту историю, которую потом в книге припишут Серёже Бодрову: «Стою на перекрёстке, а вокруг идут люди — мимо меня, сквозь меня, и меня не замечают, а я стою, люди проходят, трамваи едут, витрины, магазин, а меня никто не видит», — это моя история. Это было на углу Владимирского проспекта и Невского, когда я стоял, и вдруг было ощущение, что я — воздух с разумом. И думаю, нифига себе. Сначала я испугался, а потом говорю: «Ой, как интересно! Они меня не видят, а я за ними подсматриваю. Какой же я богатый человек». В данном случае тот период очень сильно меня украсил. Как ни странно. Беда украсила мою сегодняшнюю жизнь. И продолжение жизни. Не ищите виноватых — вот это самое главное.

Артист говорит — и живёт — так: трагедию можно назвать счастьем, если ты её пережил. Нужно только идти и делать, приносить пользу себе и людям, ведь, как известно, ночь темна перед рассветом.

Сейчас Виктор Сухоруков, как когда-то и шепнул ему голос внутренний голос, один, хотя вокруг него тысячи поклонников. Всю свою любовь он дарит внуку по младшей сестре Галине.

— Кириллу Ивановичу, сыну моей сестры, говорю: «Кирилл Иваныч, посмотри, какая у дядьки твоего жизнь была». Он мной гордится. Но только я заплатил за это. «Учись, — говорю, — хорошо! Зарплату получишь больше, когда повзрослеешь». А я расплатился жизнью. Вот единственное. Поначалу думаешь: «Эх, пораньше бы!» Всё это уходит, исчезает именно в нынешнем дне. И думаешь: «Сухоруков, у тебя нет права ни обижаться, ни мстить, ни зло помнить. Потому что я сегодня — счастливый человек». И о счастливых днях я буду говорить, даже если буду вспоминать горечь во рту, я всё равно буду смаковать эту горечь. Потому что она из той, уже оттуда, из прошлого. Вот и всё.