«Братец был большим франтом»: неизвестный Гоголь и его страсть к рукоделию и моде
«Ужасно хочется фрак по последней моде»
Счастлив тот, кто сшил себе
В Гамбурге штанишки,
Благодарен он судьбе
За свои делишки.
Н. В. Гоголь
Сегодня, 1 апреля, мы празднуем день рождения одного из величайших писателей в истории русской литературы — Николая Васильевича Гоголя. У классика юбилей: автор «Мёртвых душ» появился на свет ровно 210 лет назад.
Гоголь был не только редким знатоком человеческих душ — у писателя было немало других интересных увлечений и особенностей. Так, каждый, кто прочёл хоть одно произведение Николая Васильевича, не мог не ощутить гурманские наклонности гения.
Особенно ярко любовь Гоголя ко вкусной и разнообразной пище проявилась в «Мёртвых душах»: сочные описания застолий, на которых присутствовал Чичиков, заставляли обливаться слюной не одно поколение школьников. Но была у личности Николая Васильевича и другая грань, о которой знают далеко не все.
Писатель питал сильнейшую страсть к красивой и модной одежде. В молодости он старался одеваться с иголочки, и всегда продумывал свои наряды самостоятельно. Более того, он сам отнюдь не гнушался рукодельничать!
У Гоголя был близкий друг и товарищ по Нежинской гимназии — Герасим Высоцкий. Герасим Иванович окончил учебное заведение на два года раньше Николая Васильевича, после чего уехал в Петербург. В 1827 году 18-летний Гоголь писал Высоцкому в столицу:
«Позволь ещё тебя попросить об одном деле: нельзя ли заказать у вас в Петербурге портному самому лучшему фрак для меня? Узнай, что стоит пошитье самое отличное фрака по последней моде. Мне хочется ужасно как, чтобы к последним числам или к первому ноября я уже получил фрак готовый. Напиши, пожалуйста, какие модные материи у вас на жилеты, на панталоны. Какой-то у вас модный цвет на фраки? Мне бы очень хотелось сделать себе синий с металлическими пуговицами; а чёрных фраков у меня много, и они мне так надоели, что смотреть на них не хочется».
Из письма Гоголя Высоцкому от 26 июня 1827 г. (Викентий Вересаев, «Гоголь в жизни»).
Любовь писателя к модному костюму подтверждали и ближайшие его родственники. Так, самая младшая сестра Николая Васильевича, Ольга (в замужестве Головня), отмечала:
«Братец был большим франтом: у него всегда в чемодане было несколько сюртуков, разных цветов, и целая коллекция жилетов».
Сюртук с клетчатой подкладкой
Воспоминания Ольги Васильевны относятся к середине 1830-х, когда Гоголь был ещё молод, но уже давным-давно сменил школьный костюм на гражданское платье и мог позволить себе разнообразие. Однако во время учёбы в Нежинской гимназии юному франту приходилось себя сдерживать: все гимназисты носили одинаковую форму.
Как только необходимость сливаться с толпой школяров отпала, Николай Васильевич «ушёл в отрыв». Вот что рассказывал о нём один из школьных преподавателей, Иван Кулжинский в своих «Воспоминаниях учителя» 1854 года:
«Окончив курс наук, Гоголь прежде всех товарищей своих, кажется, оделся в партикулярное (гражданское, частное — прим. ред.) платье. Как теперь вижу его, в светло-коричневом сюртуке, которого полы подбиты были какою-то красною материей в больших клетках. Такая подкладка почиталась тогда nec plus ultra (с лат. „крайняя степень“ — прим. ред.) молодого щегольства, и Гоголь, идучи по гимназии, беспрестанно обеими руками, как будто ненарочно, раскидывал полы сюртука, чтобы показать подкладку».
Особую любовь Николая Васильевича к модной одежде отмечал и писатель Сергей Тимофеевич Аксаков. Он был старше Гоголя на 18 лет, и первая встреча с младшим «собратом по перу» оказалась для него довольно сумбурной: Аксаков не узнал «очень молодого человека», которого ему представили, а услышав имя, спешно кинулся надевать сюртук.
Первые встречи Аксакова и Гоголя не оставили в памяти Сергея Тимофеевича никаких воспоминаний, кроме визуальных. Разговоров он не запомнил — но прекрасно запомнил внешний вид юного писателя:
«В платье Гоголя приметна была претензия на щегольство. У меня осталось в памяти, что на нём был пёстрый светлый жилет с большой цепочкой», — вспоминал Аксаков.
Яркие жилеты — главная любовь
«Пёстрый жилет» остался в памяти не только у Аксакова. К этому исключительно важному предмету мужского платья той эпохи Гоголь испытывал особую страсть. Именно разнообразные жилеты Николая Васильевича сильнее всего запомнились многим его друзьям и знакомым. Отдельно писала об этом его сестра Ольга:
«Он, видно, очень любил разноцветные жилеты: каких только цветов и из каких только материй не было у него жилетов! И шёлковые, бархатные, и зелёные, и голубые, а однажды он привёз с собою жилет из очень дорогой золотой парчи, которого однако почти никогда не надевал, а потом подарил его мне…»
Критик и мемуарист Павел Анненков, друживший с Гоголем и даже сопровождавший его в зарубежных поездках, также вспоминает о жилетах в жизни писателя — по его словам, весной писатель сам переделывал себе эту деталь туалета, «подпуская их на несколько линий ниже».
Анненков также писал в мемуарах о том, что 1932-33 годах Гоголь уже полностью продумывал свои наряды самостоятельно. Так, по рассказам критика, особенно трепетно писатель относился к костюму для обеда в честь собственных именин:
«Важнее других бывал складчинный обед в день его именин, 9-го мая, к которому он обыкновенно уже одевался по-летнему, сам изобретая какой-то фантастический наряд. Он одевал обыкновенно яркопёстрый галстучек, взбивал высоко свой завитой кок, облекался в какой-то белый, чрезвычайно короткий и распашной сюртучок, с высокой талией и буфами на плечах, что делало его действительно похожим на петушка, по замечанию одного из его знакомых».
Жилеты Гоголь шил себе самых удивительных и необычных расцветок. И эта его особенность не осталась без внимания в литературе. Через сто лет, в 1930-х годах Иван Бунин написал рассказ «Жилет пана Михольского». Одним из действующих лиц рассказа является Гоголь, а в центре повествования — его нездоровый интерес к жилету главного героя.
Пан Михольский и Гоголь встречаются в произведении Бунина в имении Юзефовича. Гоголь является облачённый в жилет, похожий «на шкурку лягушки». И всё ему скучно, и ничего не нужно, пока в поле зрения гения не попадает жилетка Михольского — «нарядная, похожая на шкурку хамелеона».
И всё — писатель пропал. Нет больше высоких устремлений, дум о душе, есть только жажда роскошной жилетки, перекупить которую писатель не раз подсылал портного. Конечно, духовное начало не затмевалось в жизни Гоголя «жилетками», да и образ его в этом рассказе — лишь метафора, но вот любовь Николая Васильевича к этой детали костюма бесспорна.
Платья для сестёр, пояски на гребешке
Другой страстью Гоголя были шейные платки. И тут ему даже не требовался портной — писатель сам обеспечивал себя ими.
«С приближением лета он (Гоголь — прим. ред.) начинал выкраивать для себя шейные платки из кисеи и батиста, подпускать жилеты на несколько линий ниже проч., и занимался этим делом весьма серьёзно. Я заставал его перед столом с ножницами и другими портняжными материалами, в сильной задумчивости», — вспоминал Анненков.
Его сестра Елизавета рассказывала:
«Один из ящиков его бюро всегда был наполнен фуляровыми платками (фуляр — разновидность лёгкой шёлковой ткани — прим. ред.). Я очень любила их и часто выпрашивала у брата».
Гоголь не только сам кроил и шил себе наряды, но также обшивал любимых сестёр, которых у него было четыре. Когда перед поступлением в институт сёстры Анна и Елизавета жили несколько месяцев у брата в Петербурге, тот полностью взял на себя заботу об их внешнем виде. А когда подходило время их выпуска, он исключительно серьёзно отнёсся к проблеме «платьев на выпускной».
«Брат и тут заботился о нас очень много, он входил положительно во всё: ездил по магазинам, заказывая нам платья у Курт, покупая бельё и всё до последней мелочи, — вероятно, наш выпуск обошёлся ему недешево; накануне выхода он сам привёз нам всё, но всё-таки самое нужное он забыл. Покупая всё до мелочей, забыл купить рубашки и должен был ехать покупать две готовые», — вспоминала Елизавета.
Позже, после выпуска из института, Гоголь часто возил сестёр на литературные вечера. И тут он также ревностно следил за их одеянием, признаётся Елизавета Васильевна:
«Брат одевал нас всегда по своему вкусу, и мы неизменно являлись всюду в одних и тех же костюмах, — любимых брата, — белых муслинных платьях».
Если же возвращаться к рукоделию, то шил Николай Васильевич не только одежду. Как рассказывала Елизавета Васильевна, в первый их с сестрой приезд к брату он дважды переменил обстановку в квартире, и «устраивал решительно всё сам, кроме занавесок, которые шила женщина, но которые он всё-таки сам кроил и даже показывал, как шить».
Интересно, что писатель не только шил. Согласно свидетельству Дмитрия Погодина, сына историка Михаила Погодина, Николай Васильевич с удовольствием также вязал:
«Ну, сидеть, да смирно!» — скажет он и продолжает своё дело, состоявшее обыкновенно в вязанье на спицах шарфа или ермолки или в писании чего-то чрезвычайно мелким почерком на чрезвычайно маленьких клочках бумаги».
Современники припоминали, что Гоголь с удовольствием вышивал. А сестра Ольга рассказывала, что Николай Васильевич был не прочь попрактиковаться в любом рукоделии.
«Он ходил к бабушке и просил шерсти, вроде гаруса, чтобы выткать поясок: он на гребёнке ткал пояски», — вспоминала Ольга.
От щёгольских сапог до полного аскетизма
Стихотворение, послужившее эпиграфом этого материала, Гоголь сочинил в Германии, на радостях после пошива нового костюма. Этот эпизод, впрочем, многих удивил. Тогда, в 1836 году Николай Васильевич заказал у портного себе полное облачение из тика — недорогой ткани, которую обычно использовали для обивки мебели.
Приятели указывали Гоголю, что он делает себя смешным, однако сам писатель к этим словам не прислушивался.
«Что же тут смешного? Дёшево, моется и удобно», — разводил он руками.
А позже придумал то самое четверостишие, которое бесконечно повторял целую неделю.
Помимо одежды, Николай Васильевич радовался и добротной обуви. По воспоминаниям современника Льва Арнольди, больше всего Гоголь любил хорошие сапоги. Настолько, что даже в те годы, когда он старался бороться со своими «модными слабостями» и превращался в истинного аскета, все вещи которого умещались в один-единственный чемодан, в этом самом чемодане всегда было три-четыре пары сапог.
Как считает Арнольди, в образе рязанского поручика, «большого охотника до сапогов», он изобразил себя.
«Кто поверит, что этот страстный охотник до сапогов не кто иной, как сам Гоголь? И он даже нисколько не скрывал этого и признавался в этой слабости, почитая слабостью всякую привычку, всякую излишнюю привязанность к чему бы то ни было», — уверенно рассказывал современник.
Но чем старше становился писатель, тем меньше занимали его прежние увлечения модой. С годами его финансы стали скудеть, и в письмах близким он даже признавался, что так и не смог пошить зимний плащ — все деньги уходили на «содержание», на жизнь.
Помимо сюртуков, жилетов, сапог и фраков, Николай Васильевич любил в молодости также красивые безделушки — к примеру, дорогие, хорошо сделанные чернильницы. Но с усилением в нём стремления к аскетизму писатель стал очень нервно реагировать на подобные подарки.
Как рассказывали современники, получив такой подарок, он становился хмур: ведь к добротной чернильнице нужен был соответствующий прибор, хороший стол и дом. А Николай Васильевич старался довольствоваться лишь одним чемоданом. В результате, писатель успокаивался лишь тогда, когда красивая новая вещь была передарена кому-то другому.
После смерти Гоголя проводившие опись его имущества полицейские отметили, что из одежды были обнаружены лишь ветхие обноски: в последние месяцы и годы жизнь писатель уже мало обращал внимания на собственный внешний вид.