Ольга Берггольц: «грешная и смелая ленинградская девушка»

Вторая часть. Прочитать первую часть можно здесь.

«Светская святая», родившаяся через испытания

— Ольга Берггольц была человеком в высшей степени талантливым, но до конца, по разным причинам, не раскрывшимся, — уверен Яков Гордин, писатель, историк и главный редактор литературного журнала «Звезда». — Писать с полной откровенностью ей мешал страх — хотя человеком она была чрезвычайно мужественным. Она прошла через чудовищные испытания.

Но именно эти испытания и сформировали поэтессу такой, какой мы её знаем, считает писатель.

— Как это ни жестоко звучит, но очень часто испытания, через которые проходит поэт, стимулируют его талант, — размышляет Яков Гордин. — Трудно гадать, как развивался бы человек, если бы всего этого не было и Ольга Фёдоровна оставалась в плену своих иллюзий.

Но арест и пытки в НКВД, расстрел её первого мужа Бориса Корнилова, а также многих друзей и знакомых по «литературному цеху»: друга Корнилова Павла Васильева, Леопольда Авербаха и прочих, — лишили её возможности жить с прежней юношеской верой в светлое будущее и настоящее.

С этим согласна и писательница, критик и актриса Татьяна Москвина:

— Не многие люди так возвышаются. На свой лад она, конечно, святая. Светская святая, если можно сказать. Подвижница, человек, совершивший духовный подвиг.

И новая редакция дневников, по мнению Москвиной, — это книга, которая вполне способна повлиять на сознание современного молодого человека.

— Раньше люди были гораздо интереснее. Им часто выпадали жуткие судьбы и страшные испытания, но они были лучше. Добрей, отзывчивей, талантливей. Когда читаешь об этой жизни, она кажется невероятной. Примеряешь на себя, думаешь — а что бы ты сделал? Ты в тюрьме, тебя, беременную, бьют ногами — это же всё не так легко представить, — рассуждает Татьяна Москвина.

По мнению писательницы, современным петербуржцам следует обратить пристальное внимание на дневники поэтессы:

— У молодежи всё так спрессовано, им что Александр III, что Хрущев — примерно одно и то же, глубокое прошлое. Поэтому дневники Берггольц для них, как жития святых. Но я советую обратить внимание: эти тени еще бродят у нас на каждом перекрестке. Вот эта тюрьма, вот дом, где жила поэтесса, это всё очень близко, хотя и кажется, что ужасно далеко.

Берггольц и Ахматова: опасная дружба

Дружба Музы плача, как называли Ахматову, и будущей Блокадной музы началась, когда Берггольц было всего 18 лет, и продолжалась всю оставшуюся жизнь поэтессы. Этим отношениям не помешали ни 20-летняя разница в возрасте, ни совершенно разные взгляды на жизнь, ни несколько различные уровни талантов.

Конечно, не всё было просто в отношениях двух совершенно не похожих поэтов и личностей. Но тем больше их взаимный интерес заслуживает внимания.

— Для Ахматовой она была простушкой, — рассказывает историк и писатель Лев Лурье. — Берггольц — не большой поэт, Ахматову окружали гораздо более сильные [авторы]. Но Анну Андреевну привлекали в ней необычайная молодая витальность и смелость. Берггольц была очень смелая девушка.

В своих автобиографических заметках Ольга Фёдоровна не раз упоминает старшую подругу.

«Кланяюсь Анне Андреевне Ахматовой: я имела счастье быть её другом — с того дня, когда девчонкой с косами пришла к ней, до дня её смерти». (Ольга Берггольц)

— Они подружились ещё до войны. Но особенно близки стали во время блокады: обе они оказались главными блокадными поэтессами, — считает Лев Лурье. — Кроме того, они были соседями. Ахматова жила на Фонтанке, а Ольга — на улице Рубинштейна. И, когда Анна Андреевна вернулась из эвакуации в 1944 году, Ольга начала к ней ходить. Они вместе выпивали, много разговаривали, пели песни.

Конечно, это не была дружба «на равных». Юная восторженная красавица, а потом побитая жизнью, но не сломленная Берггольц испытывала по отношению к старшей подруге трепет и пиетет. Ахматова же относилась к Ольге со снисхождением, как королева к любимой фрейлине. Впрочем, королевой Ахматова чувствовала себя всегда.

— Совершенно очевидно, что Анна Андреевна относилась к Берггольц с приязнью, по-человечески очень её любила, хотя весьма критически рассматривала её стихи, — считает петербургский историк. — А для Берггольц Ахматова была абсолютным гением и образцом.

Это мнение разделяет и Яков Гордин.

— Анна Андреевна Ахматова очень ценила Ольгу Федоровну и любила её по-человечески, понимала трагедию её жизни, — уверен писатель.

Интересно, что расположение «королевы российской поэзии» к молодой блондинке могло серьёзно изменить не только судьбу Берггольц, но и всего блокадного Ленинграда. Перед своей эвакуацией из осаждённого города Анна Андреевна заявила, что хочет взять Ольгу с собой в качестве сопровождающей. С этой новостью к будущей Блокадной музе явился писатель Евгений Шварц. Однако Берггольц решительно отвергла предложение и осталась в городе. Она очень хотела быть полезной своему народу.

— Эта формула Ахматовой — «Я была с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был» — полностью относится и к Ольге Берггольц, — считает Яков Гордин. — И не даром Анна Андреевна так по-матерински к ней относилась.

Сама же Берггольц была чуть ли не единственным человеком, который не бросил великую поэтессу в тяжёлые «опальные» времена, когда Ахматова прозябала в бедности и едва не умирала от голода. Было время, когда «Муза плача» ютилась в тёмном углу дворницкой, без копейки и надежды на поддержку. Тогда Берггольц носила ей еду, не скрываясь, выступала в её защиту, за что и получала «отдачу» от властей.

Ахматова, впрочем, всегда была честна с младшей подругой. Она говорила, что Ольга «умеет делиться на части и писать ложь» — о «сталинских» стихах Берггольц. И с тоской рассказывала о том, как в послевоенное время Ольга Фёдоровна пристрастилась к алкоголю, «бегала пить с дворниками», а запертая дома, всё равно «хлестала коньяк в одном халате на голое тело».

Да и Берггольц в своих воспоминаниях с ужасом говорит о старческой паранойе Ахматовой — той везде мерещилась слежка, а к концу жизни «королевские» привычки переросли в глубочайшую эгоцентричность.

Но всё это — лишь последствия страшных испытаний и тяжёлых судеб двух женщин.

Мужество, исчерпавшее жизнь

—…потом Берггольц начала много пить, как и многие люди, прошедшие войну. Её бросил муж, Георгий Макогоненко, и умерла она в 1975 году, будучи уже тяжёлой алкоголичкой. (Лев Лурье, историк, из интервью 78.ru)

«Год назад Юра ушёл от меня. Перед этим непрерывные его измены, одна пошлее другой, и моя нестерпимая ревность, и всё чаще — запои и больницы. После разрыва с Юрой (окончательного, в этом я могу признаться себе) и общая идея исчезает окончательно, суррогатов для неё нет и не может быть. Человеческое и женское одиночество беспросветно». (Из дневников Ольги Берггольц)

В годы блокады поэтесса стала для ленинградцев одним из тех столпов, на которых держалась жизнь. Работа в радиокомитете, блокадные и военные стихи, ежедневные выступления по радио, дневники блокадного времени — всё, за что мы помним и любим Берггольц — потребовали от неё огромных душевных сил и моральных вложений.

Ольга была настолько предана своему городу и народу, что и вторая возможность спастись из осады была ею отвергнута. В блокаду Берггольц была вывезена в Москву, где, по её воспоминаниям, были «и горячая ванна, и харчи». Но поэтессу впечатлили не уют и нормальная пища, а тот факт, что сведения о блокаде Ленинграда старательно скрывались властями.

Оставаться в Москве Берггольц не стала — несмотря на имевшуюся возможность, она вернулась в родной город, чтобы поддерживать земляков.

— Она, помимо всего прочего, была человеком с чувством долга перед своей страной и своим народом, что вообще характерно для крупных русских поэтов, — подчёркивает Яков Гордин. — Война и блокада — вот два момента, которые сформировали её дальнейшее творчество и судьбу. В том числе, и блокадные дневники, чрезвычайно яркие и страшные, и, в то же время, честные и прямые.

Но жить поэтессе приходилось по «законам советского двоемыслия» — так называемой «советской шизофрении», суть которой прекрасно была изложена в оруэлловском романе «1984».

— Писать с полной откровенностью она не могла, — рассказывает главный редактор журнала «Звезда». — Но вот в дневниках она была собой. Со всеми своими заблуждениями, но, в то же время, с мужественным, прямым взглядом на то, что её окружало.

Пылкая вера в заветы коммунизма после пережитого не исчезла — но раскололась в душе Берггольц на веру в ленинские идеалы и отвращение к сталинской действительности.

— Очень многие, даже талантливые люди, не хотели в то время видеть и осознавать того, что происходило вокруг них. Они закрывались от этого. У Берггольц же отняли эту возможность, — объясняет Яков Гордин.

В пятидесятых годах Ольга Фёдоровна пристрастилась к алкоголю, и существование её стало метаться между бокалом и больницей. Конечно, она продолжала писать, но жизнь её становилась всё тяжелее. Однако «стирать» из истории этот период жизни поэтессы нельзя. Ведь даже главная муза блокады — это, в первую очередь, живой человек.

— Мне кажется, что трагическая нота в судьбе человека не ухудшает его образ, а улучшает, — считает Лев Лурье. — У многих были грехи. Пушкин менял женщин как перчатки, дрался на дуэли и был злоязычен, но от этого он не перестает быть Пушкиным. А Бродский вообще был неприятным человеком. Поэт не является ангелом. Так что грешная, способная, смелая ленинградская девушка Ольга Берггольц потому и ценима народом, что она, как Есенин, Высоцкий, Довлатов, не является портретом с доски почета.