Философ Секацкий — о «достойной степени шизы» в Петербурге и «этике под ключ»
Мистический «шизополис» Петербург
— Смысл Петербурга — бытие вопреки. Согласно легенде, Пётр объявил что-то вроде тендера, задав вопрос голландским и датским специалистам: «А можно ли здесь строить город?». Они посовещались и ответили: «Ни в коем случае!». Он их послушал-послушал, и сказал всем: «Пошли вон!». И в тот же день заложил здесь город.
Такой историей и мыслью поделился во время дискуссии с писателями Сергеем Лукьяненко и Николаем Ютановым петербургский философ, автор множества книг и преподаватель философского факультета СПбГУ Александр Секацкий. Дискуссия писателей о роли нашего города в культурной и других ипостасях новой реальности прошла в библиотеке им. Маяковского в рамках фестиваля «Книжный маяк Петербурга» 9 октября.
И если фантаст Сергей Лукьяненко по видеосвязи из Владивостока заявил, что время Петербурга прошло, что России уже не нужно окно в Европу и время обратиться на Восток вместо Запада, то Александр Секацкий подчеркнул: Петербург — город совершенно особенный, во многом мистический, и нет смысла сравнивать его с другими городами нашей страны.
— Плотность заселения небесного в Петербурге всегда была выше, чем земного, — отметил философ.
И здесь речь не о религиозных аспектах нашей жизни. По мнению философа, чтобы Петербург принял человека, тот должен обладать «достойной степенью шизы», ведь сам город — это «шизополис», город со своей, совершенно особой «безуминкой». Но что это означает? В чём заключается эта особая петербургская «шиза»?
— Это отказ подчиняться утилитаризму, прагматизму, — объяснил Александр Секацкий в интервью 78.ru. — Это то, что мне кажется очень важным, поскольку тогда речь идёт о появлении каких-то новых измерений жизни. «Шиза», о которой мы говорим, — это какое-то количество идей фикс, сверхценных идей. Они, может быть, препятствуют нашей социальной адаптации, но человек, у которого нет ни одной сверхценной идеи, не слишком выделяется из фонового режима бытия. И, тем более, города.
И я полагаю, что как раз наличие таких странных аттракторов, безуминок, той же самой «шизы» и даёт нам основание жить более непредсказуемой, в чём-то невероятной жизнью. Вопрос в том, является ли это привилегией или обречённостью. Трудно сказать. Для кого-то это привилегия, траектория приключений, которая нужна, чтобы наша жизнь не проходила под копирку, чтобы в ней были свои непредсказуемые случаи и странности. Но для кого-то, конечно, сгущение странностей может вызывать досаду — хочется нормальной человеческой жизни.
Петербург здесь на распутье. Именно нормальная человеческая жизнь здесь всегда остаётся слегка проблематичной.
О людях с безуминкой и антифамильярности города
Но откуда в нашем городе-«шизополисе» аура «безуминки»? Это проявление каких-то скрытых сил города, или всё проще, и эту «шизу» привносят особенные, особо талантливые люди: от Курёхина до Гребенщикова, от Блока до поэтов-футуристов?
— Это нечто мистическое, то, что вы упомянули: от Хармса до Курёхина и Асса-культуры в целом, которая тоже носит петербургский характер. Вроде бы это и люди, всё всегда связано с людьми, но ведь странным образом (появляется) такое ощущение, что эта матрица с повышенной шизоидностью где-то существует сама по себе. Она как висящий в воздухе эйдос передаёт своё излучение. Это излучение воспринимается жителями города, и они волей-неволей ему подчиняются, начиная от строительства того же Ледяного дома (забава императрицы Анны Иоанновны — дом, где всё до мелочей было сделано изо льда — прим. авт.) до наших современных фестивалей.
Особенность Петербурга не только в его объёмной мистической составляющей, уверен философ. Другой его характерной чертой и, возможно, бедой является сильная разобщённость людей — как друг с другом, так и с самим Петербургом. Как выразился наш собеседник, «антифамильярность»:
— Наш город — это тот город, где менее всего возможно панибратство, где лёгкая, неустранимая отчуждённость всё же остаётся. И она, может быть, является следствием того, что жившие здесь великие писатели, художники и даже литературные персонажи — тоже законные существа своего рода, имеющие свои права, свои ипостаси. И вот это совместное существование, быть может, и вправду приводит к тому, что определённая отстранённость, дистанцированность граждан — как раз то, что определяется как «степень шизы». Такова атмосфера нашего города, с ним трудно быть на «ты», его нельзя похлопать по плечу, а некоторые города можно буквально похлопать по плечу. Но, тем не менее, настоящий петербуржец свой город никогда ни на что не променяет.
«Этика под ключ» — что это такое?
Александр Секацкий — автор более сотни научных публикаций, включая не только статьи в профильных журналах, но и два десятка книг. Петербургский философ написал также роман «Два ларца: бирюзовый и нефритовый», за который получил премию «Национальный бестселлер». В 2021 году у нашего собеседника вышли в свет сразу две книги: «Этика под ключ» и «Единство мира: опыт поэзии и метафизики».
Мы решили узнать у автора, что же представляет собой «этика под ключ» и как это возможно, а также каково место этики в современном безумном мире. Как рассказал философ, в современном мире понятие этики приобретает определённую парадоксальность. С одной стороны, этика — вещь всеобщая и общеобязательная:
— А иначе какая же она этика? Вроде бы невозможно сказать, что у каждого своя этика и у каждого своя нравственность, это абсурдно: или нравственность носит всеобщий характер, или она вовсе не нравственность. И, тем не менее, мир, где мы живём, странным образом перешёл к созданию этических систем. То есть в какой-то момент, когда мы видим, как легко была введена в действие политкорректность, пресловутая культура отмены, мы понимаем, что на смену точечным опусам, которые предлагал миру художник как способ самореализации, приходит нечто более обширное.
По словам петербургского философа, в современном мире этика приобретает характер творчества, своеобразной «демиургии», создания миров определённого характера:
— Вот мы решили: давайте учредим вот такой мир и попробуем его обжить, если нам понравится, мы сохраним контуры этого мира и его этику прежде всего, если не понравится — попробуем создать что-то другое. Соответственно, «этика под ключ», или пробная этика — это то, что сегодня приходит на смену прежним точечным опусам и произведениям, как своего рода образ жизни, который можно попробовать предъявить к проживанию, и, если он понравится, если он придётся нам по душе — сохранить.
Парадоксальность этического калейдоскопа
— Мне кажется, мы сейчас подходим к тому горизонту существования мира, где этическое творчество, во-первых, возобновилось, а во-вторых, возможно, становится основным видом творчества, — считает Александр Секацкий. — Сначала мы создаём совместную этику, а затем в рамках её мы создаём и другие объективации, то есть произведения, способы самореализации, которые значимы в зависимости от того, какую исходную этику мы приняли.
Так, этика «ближнего круга» общения человека будет отличаться от более глобальной этики гражданского общества, точно так же, как этика художника, чей взгляд устремлён в будущее, к потомкам, будет отличаться от этики обывателя или путешественника. И тут мы приходим к парадоксу, отмечает философ:
— Парадокс в том, что, с одной стороны, вроде бы этика обретает множественное число — но это и вправду странно, всё-таки этика и нравственность должны претендовать на всеобщность, иначе они перестают быть тем, чем называются. А в то же время мы понимаем, что возможны элементы рукотворности в этике, некой добровольной конвенции. И так же обстоит дело с этикой под ключ: коль скоро она принята, она навсегда и для всех. Но вот калейдоскоп повернулся, и мы оказались в другом пространстве, в котором, быть может, действует иная этика, но она всё равно будет обладать тем характером этики.
Поэзия и проза мира
В своей последней на данный момент опубликованной книге «Единство мира: опыт поэзии и метафизики» Александр Секацкий исследует вопрос поэзии мира. Что же это такое?
— Поэзия — это своего рода проект, тот тонкий динамический узор, который может быть опознан в любом положении вещей: в видимости старого заброшенного сада, в кузнечике, который прыгает в травке, в горном пейзаже, в чём угодно. Но это именно контур, который мы фиксируем, мы подмечаем его особым зрением. Такова поэзия мира: она сказывается и в космологии, и в порядке слов.
А есть проза мира. Она уже состоит из повторений, привычности. Человеческая психология всегда прозаична. Проза — это воплощённость, это материя, материальность, и даже ветхая материя. А поэзия — это всегда лёгкая дымка, контур, и мы её опознаём как поэзию и на грядке, и в космологии, и в каких-то необычных движениях души, ценных как раз в своей уникальности и необычности.
Сейчас к публикации у Александра Секацкого готовится ещё одна новая книга — «Юла и якорь». Она уже сдана в издательство, и любителям современной философии нужно подождать совсем чуть-чуть. Как рассказал автор, новая работа посвящена собственно метафизике вещей.
