Гроза полицейских и приятель Уэллса: несколько историй из жизни Льва Успенского
«Очень приятно: Лёва Успенский»
Стать писателем Успенский захотел ещё в детстве. Однажды мама читала ему книгу «Путешествие мальчика на гусях по Швеции». В одной из глав внимание Лёвы привлекла фраза медведицы: «Мурре и Брумме, дети мои!». Мальчик прекрасно понимал, что разговаривать животные не умеют, поэтому принялся расспрашивать маму, как автор узнал язык медведей.
— Писатели — люди особые: они могут многое, чего не можем мы. Что ж, возможно, она умеет и по-медвежьи разговаривать, — отметила мама.
С тех пор Успенский мечтал стать писателем. В пять лет он уже отлично читал, а шестью годами позже выступал со своей первой публичной лекцией на тему: «Современная авиация и аэропланы» и поражал учителей и директора училища своей подготовкой и эрудированностью.
Но больше всего в учебном процессе мальчику нравились уроки чтения. Их преподавала женщина, которая, несмотря на юный возраст учеников, читала им что-нибудь «старшее». Начала она с Диккенса, затем прочла пару произведений Кипплинга, правда, оба автора Успенского тогда не впечатлили. Однажды она достала из своей сумочки томик Герберта Уэллса, и с того момента Лёва не мог оторваться от произведений английского писателя и даже не подозревал, что через 30 лет он сможет с ним пообщаться. Но об этом чуть позже.
В 13 лет Успенский участвовал в организации публичной лекции Константина Бальмонта, который тогда только-только вернулся в Россию после семи лет в изгнании. Публика на его вечера буквально ломилась, а Льву досталась самая ответственная задача — стоять на входе и отлавливать среди этой публики безбилетников. Когда подошла очередь мужчины в офицерском мундире, мальчик попросил его предъявить билет и получил грубый ответ: «Я полковник Шебеко!». Однако звание ничуть не напугало мальчика, и он также грозно произнёс: «Очень приятно: Лёва Успенский», — и непоколебимо ждал, когда полковник предъявит билет. Позже выяснилось, что это был полицмейстер города. К счастью, скандала удалось избежать.
Три генерала Пишегрю
В 18 лет Успенский поступил в Лесной институт, однако учёбе помешал переезд из голодного Петрограда в Псковскую губернию, где будущий писатель работал землемером, крестьянствовал и даже воевал. Через четыре года Лев Васильевич понял, что образование всё же надо получить и решил заново поступить в Лесной институт. К экзаменам он подготовился не так основательно, как в прошлый раз, да и экзаменатор попался не самый приветливый: его лицо было мрачным и не предвещающим никаких поблажек.
Успенский должен был рассказать, что он знает о генерале Пишегрю. Фамилия была ему известна, но кроме того, что так звали французского военного в эпоху Революции, он, в общем-то, больше ничего и не знал. Но нужно было как-то выкручиваться, и тогда он заговорил с каменным лицом и уверенным тоном.
— О котором из трёх? Я хочу сказать, что мне известны три генерала с этой фамилией. Во-первых, генерал времён Конвента и Директории, конца XVIII века. Во-вторых — генерал, выслужившийся при Карле IX, но умерший ещё молодым, Антуан Пишегрю. Третий был дальним родственником Кавеньяка. Он был убит случайной пулей в Алжире, в стычке с Абд-эль-Кадером.
Из всех перечисленных Успенским людей доподлинно известно лишь об одном генерале Пишегрю, однако строгий экзаменатор был ошарашен и признался, что сам не знал, что их было трое. Так Лев Васильевич получил оценку «хорошо» и поступил в институт.
«Эф-фобия» или чем был болен Пушкин
Первый роман Успенского появился в студенческие годы и совершенно случайно. Стипендию Лев Васильевич не получал, а за учёбу должен был платить. Так что человеком он тогда был бедным. Однажды, осенью 1925 года, ему позвонил такой же бедный Лёва Рубинов, с которым Успенский дружил с 17 лет, и спросил: «У тебя нет намерения разбогатеть? Есть вполне деловое предложение. Давай напишем детективный роман». Так на свет появилось произведение «Запах лимона».
Оба Льва решили не просто написать авантюрный роман, но и с первых страниц заинтересовать читателей. Для этого они придумали ввести в произведение зашифрованное письмо. В нём враги СССР извещали друг друга, что собираются уничтожить три важнейшие отрасли хозяйства: уголь, транспорт и нефть.Успенскому никогда ничего шифровать не приходилось, а вот Рубинов справлялся с такими задачами великолепно и предложил сделать это при помощи шахматной доски и заранее выбранного известного произведения — баллады Пушкина «Русалка». Закончить работу он должен был к утру следующего дня, однако звонок от него раздался тем же вечером.
— Да, видишь, Лёва, какая чепуха… Не шифруется по этим стихам… Ну, слово «нефть» не шифруется: в «Русалке» нет буквы «эф»… Как быть?
— Подумаешь, проблема! Да возьми любое другое стихотворение, «Песнь о вещем Олеге», и валяй…
Наутро Успенский узнал, что «эф» нет ни в «Песне о вещем Олеге», ни в «Желтеющей ниве», ни в «Вороне и лисице». А «эф-фобией» болел не только Пушкин, но и другие поэты XIХ века.
«Братски Ваш Герберт Джордж Уэллс»
На второй день Великой Отечественной войны Успенского призвали в армию. Правда, его отправка на фронт задержалась на четверо суток — для него не могли подобрать сапоги 46 размера. Однажды сослуживцы застали Льва Васильевича за написанием письма, в котором он поднимал вопрос об открытии союзниками второго фронта, а адресовано оно было Герберту Уэллсу — тому самому великому английскому фантасту.
Через шесть месяцев советскому литератору пришёл ответ, начинающийся с «Дорогой командир Успенский, сотоварищ по перу и по нашей общей борьбе за изобильную жизнь всего человечества!» и подписанный «Братски Ваш во имя достигающей своих вершин всечеловеческой революции во всем мире Герберт Джордж Уэллс». Тогда всё происходящее казалось ему фантастикой на пределе.
Проделки телеграфа
Ещё одним чудом для Успенского стал успех книги «Слово о словах», которую он завершил писать на 54-м году жизни. Именно это подтолкнуло его на написание других филологических произведений, которые читали, как взрослые, так и дети, а в редакцию приходили тысячи писем.
Неудивительно, что книги Успенского получили такой успех, ведь Лев Васильевич всегда умел владеть словом, и делала это с изумительным остроумием. Однажды он получил от издателей грозную телеграмму: «Немедленно шлите рукопись…», — однако телеграф переврал «рукопись» в «куропись». Тогда Успенский ответил моментально: «Курописи нет высылаю жукопись и паукопись».
