Эдуард Лимонов: «Внятной истории России до сих пор нет»

В одном из недавних интервью вы рассказали, что в последнее время интересуетесь египетской историей. В ней скрываются какие-либо полезные уроки для современных людей?

— Там очень много мутности, существует десятка два разных хронологий. Есть такие лакуны между хронологиями, что разница до 2000 лет составляет. Это не история, это сказки. Человек всегда был, конечно, жаден и желал подчинить себе другие народы. Но современность отличается от всех других эпох.

Сейчас много разговоров идёт о придании ЕГЭ по истории обязательного статуса. Насколько важно, чтобы обыватель разбирался в этом предмете?

— А зачем это нужно? Я не вижу какой-то особенной необходимости. Историей должны заниматься специалисты. Обыватель ничего не должен, ему это не надо, и он прав. Он так устроен, большинство людей так устроены. Они не являются знатоками в области политики, в области истории. Они просто подхватывают одно из мнений. Мнения люди приобретают всегда и в наше время в особенности, ориентируясь на какие-то авторитеты. Для кого-то это крупный политик или какой-то историк, а для кого-то родная мама или родной папа. В большинстве своем мнения не самовырабатываются, а заимствуются.

Массовый интерес к истории вырос на фоне событий в Крыму и на юго-востоке Украины. Споры на околоисторические темы раз за разом разгораются даже где-нибудь на спортивном сайте под новостью об итогах футбольного матча. Это хорошо?

— Я думаю, что это делается достаточно безграмотно. И на самом деле до сих пор не существует внятной истории России. Никто до сих пор не определил, что есть на самом деле «русский». Я настаиваю на том, что здесь важнее всего понятие русского языка. Крови-то нет никакой особой, четыре группы крови на всю планету. И никакой украинской крови нет или американской. Существует только язык. Паспорт — это полицейское изобретение. Группа крови — это медицина. А единственно стоящее определение национальности — это, конечно, язык. Он всё определяет: и традицию, и историю, и науку, движения мысли, философию, всё на свете основывается на языке.

Насколько далеко украинский язык ушёл от русского, и играют ли языковые противоречия ключевую роль в конфликте?

— Я думаю, что украинский язык — ярко выраженный язык. Другой вопрос, что это не язык 44 млн жителей той территории Украинской ССР, которая откололась от Советского Союза, и которую теперь нам представляют в виде Украины. Украинский язык — это язык девяти, кажется, областей. Это много людей, порядка 20 млн. Среднее европейское государство. Но не надо всех остальных заставлять быть украинцами, как они пытаются. Есть ещё русскоязычные области. Их, по-моему, восемь осталось без Крыма. Есть четыре или шесть, кто как считает, польских областей. Венгров свыше 150 тысяч живёт на Украине, румын почти столько же или больше. А ещё там русинов около миллиона. И не надо нам эту Украинскую ССР или Украинскую империю, украденную у Советского Союза 1991 году, выдавать за Украину. Они не удержат империю, поэтому зря вся эта возня, кровавые бои.

Империи создаются веками, появляются какие-то общие черты, а Украина пытается всего-навсего в 20 веке как-то себя идентифицировать. Мы видели, что она никогда самостоятельно не могла существовать. Даже Богдан Хмельницкий бегал от российского царя к польскому королю, потом в 1918 и 1941 году украинская государственность опиралась на немцев. А теперь опирается на США и на Европу. И всегда это сопровождается враждебностью по отношению к России и к Польше.

Насколько реалистичны угрозы киевских политиков, обещающих взорвать Крымский мост?

— Да это всё сотрясание воздуха. Что они могут сделать? Пока ни одно украинское начинание кроме пустых угроз не закончилось ничем. Только жалкие попытки там что-то сделать, когда мы поймали целую толпу украинских диверсантов-разведчиков.

Если интерес к истории вырос, то литература давно не в фокусе. Почему она утратила прежнее влияние?

— Потому что она перестала давать ответы, а литература должна давать ответы на вопросы общества. У нас литература была занята осваиванием новых свободных территорий. Вдруг все стали писать о бандитах, появились фильмы о них. Всё это не то, что нужно стране. Ей нужны ответы на основные принципиальные вопросы существования — как быть, что делать, куда идти, кто есть мы и так далее. На эти ответы современная русская литература не даёт ответов, да и никакая не даёт — ни французская, ни английская.

А будет давать?

— Я надеюсь, что будет. Писатель, как философ, как объяснитель того, что происходит, сохранится всегда. Даже не писатель, а человек, удовлетворяющий какие-то идеологии и дающий ответы на вопросы.