Режиссер и драматург Иван Вырыпаев: «У меня плоские и примитивные пьесы»

«Солнечная линия» Вырыпаева — на сцене Александринки

Недавно на Новой сцене Александринского театра прошла премьера спектакля молодого режиссёра Жени Беркович «Солнечная линия» по пьесе Ивана Вырыпаева. Сам автор произведения не смог попасть на премьеру — дело в том, что российский драматург, родившийся в Иркутске, уже давно живёт и творит в Варшаве.

Тем не менее, увидев отрывки из спектакля в записи, Вырыпаев признался: «режиссёрский театр», в котором пьесу перекраивает как угодно по своей прихоти режиссёр, не слишком ему по душе. А невероятные усилия Жени Беркович по созданию нетривиального прочтения пьесы вызвали у мастера удивление — зачем придумывать что-то там, где уже всё есть?

Женя Беркович, студентка Санкт-Петербургской Академии театрального искусства и ученица курса Серебренникова в школе-студии МХАТ, взяла за основу «Солнечную линию», чтобы рассказать о главных проблемах современных пар.

— Специфика современной пары заключается в том, что это люди, которые очень хорошо научились правильно формулировать свои мысли, чувства, эмоции и требования к партнёру, — объяснила Беркович свой взгляд на образы героев пьесы. — Они умеют говорить: «Мой муж — токсичный абьюзер, который нарушает мои границы, я чувствую эмоциональное выгорание, у меня отсутствует ресурс». Они прочитали 280 тысяч статей про правильные, нетоксичные отношения, но, при этом, абсолютно глухи и слепы.

Самая серьёзная беда молодых пар наших дней — невозможность услышать, увидеть и понять друг друга, уверена Женя Беркович. А сам спектакль — про попытку эту невозможность преодолеть.

На сцене — двое в очень необычных и, в то же время, совершенно тривиальных декорациях. Мужчина и женщина находятся на острове, покрытом соломой, среди исполинских стеблей борщевика. При этом, остров — лишь метафора их жизни. Прямо на соломе размещается обычная семейная кухня, с холодильником, не самой новой плитой, торшером, кофейным столиком и разбросанными повсюду подушками. Этот странный и, в то же время, самый обычный мир — место схватки двух самых близких людей.

Режиссёр спектакля рассказала, что очень долго ломала голову над оформлением сцены. В конце концов, если в пьесе написано «кухня», не ставить же на сцене обычную «икеевскую кухню»!

— Нам очень не хотелось, чтобы это была такая бытовая история. Мы долго думали, как от этого уйти, хотя эта интенция у драматурга очень сильная. Мы абсолютно сломали себе головы — ну, что можно сделать? Нужна кухня. Хоть ты убейся, ты не можешь их переместить в пространство красных кубиков или коммунальной квартиры ‘50х годов. Это нейтральная, вылизанная история.

В итоге, получилась кухня — но необычная. С метафорой.

Женя Беркович призналась, что пьесы Вырыпаева — это не просто описание действий с диалогами. Это сложное произведение со своим ритмическим рисунком.

— Там много формальных ритмических решений, с ними можно долго бороться, но, как выясняется, не нужно. Драматург знал, что делал, — считает Беркович. — Вообще, Вырыпаев, мне кажется, — это, в первую очередь, ритм, ритмические схемы.

Сами актёры относятся к постановке проще. Так, исполнитель главной роли Владимир Карпов уверен, что у его героя довольно простые и понятные желания:

— Герой — это, наверное, человек, который хочет понимания и любви.

«Режиссёр может наплевать на мою пьесу, и я с ним согласен»

Иван Вырыпаев рассказал в интервью «78», что нет никакого смысла «ломать голову» над какой-то особенной интерпретацией его пьес. Зачем придумывать «красные кубики» или острова с джунглями из борщевика, когда драматург чётко написал в тексте: «семейная кухня»?

— Сегодня театр режиссёрский, и режиссёр считает, что он тоже автор, — поделился Вырыпаев. — И часто бывает, что спектакль замечательный, талантливый, билетов не купить — но он режиссёрский, не такой, как пьеса.

Всё это приводит к проблеме «режиссёрского решения», считает драматург. Современный режиссёр уверен, что его «решение» предполагает полное перестроение пьесы. С этим драматург абсолютно не согласен:

— Мы находимся в Петербурге, где творил Товстоногов, где ставил спектакли Владимиров, в городе была своя школа! «Режиссёрское решение» не означает, что ты должен что-то придумать ещё сверх того, что есть. «Режиссёрское решение» означает, что ты должен помочь этой пьесе «прозвучать» так, как это написано.

Автор «Солнечной линии» признался, что именно Товстоногов, а также Джорджо Стрелер — главные примеры для него, когда речь идёт о «режиссёрском решении».

— Мне кажется, что режиссёру не надо бояться бытовых предметов на сцене, если автор о них написал, — отметил Вырыпаев.

Драматург пояснил, что, если речь не идёт о произведениях мировой классики, тексты которых знают многие, не стоит бояться воплощать все в жизнь «как есть» — со всеми ремарками и прочими нюансами, которые могут показаться режиссёру мелочами.

— Есть пьеса Чехова «Лопнувшая струна», и часть зрителей в зале — критики, искусствоведы — могут знать, что в этом месте у Чехова есть ремарка: «звук лопнувшей струны». А что касается новой пьесы, никто не знает ни текст, ни ремарку. А я эту ремарку написал специально для режиссёра, чтобы она была выполнена! Но режиссёр думает, что он должен сделать что-то ещё, — обрисовал ситуацию драматург.

Современный режиссёрский театр не слишком по душе Ивану Вырыпаеву, однако он признает за авторами постановок право на творчество:

— Мне не хочется употреблять слово «должен» — конечно, режиссёр никому ничего не должен. Художник вообще ничего никому не должен, он может делать всё, что он хочет, для этого и есть пространство искусства. Он может и на мою пьесу наплевать, и я с ним согласен — это правда. Я просто говорю, как бы мне хотелось, чтобы было.

«Самое ужасное, что есть в современной режиссуре — это метафоры»

Сам Иван Вырыпаев совсем недавно поставил в Польше классическую пьесу Чехова «Дядя Ваня». На постановку было потрачено очень много времени, сил и денег, и успешность спектакля зашкаливает. Однако и здесь немало проблем. Виноваты в которых как собственно институт театра, так и, в некоторых моментах, сам Антон Павлович.

Поставив пьесу, Вырыпаев написал: «Теперь я в глубочайшем творческом кризисе». По признанию самого драматурга, это кризис был частично спровоцирован высоким качеством произведения классика. «Потрясающая драматургия» с тонкими нюансами полностью очаровали современного автора. К тому же, в пьесах Чехова есть и другие особенности, которые «подкупают» Вырыпаева:

— У него нет метафоры. Самое ужасное, что есть в современной режиссуре — это метафоры. Когда ты специально придумываешь метафору на сцене, когда ты объясняешь: вот видите, солнечная линия, видите, они не разговаривают друг с другом, потому что мы же в жизни не слышим друг друга! А теперь ещё и актёры это показывают.

Иван Вырыпаев признался, что сам тоже «болен метафорами», однако сейчас «вычищает» их из себя, из своих произведений. По мнению автора, не нужно создавать метафору специально — она появляется сама по себе в зрительном зале.

— Так устроено произведение искусства: есть первый план, а метафора возникает сама, — пояснил драматург.

Скрытые проблемы Чехова, или Торжество примитивных форм

При этом, у драматургических произведений есть и другие особенности. Например, очень важно помнить, что тонкие, мелкие нюансы практически невозможно показать на сцене. И в этом — единственная, на взгляд драматурга, проблема Чехова.

— Антон Павлович не знал театра, он не работал в театре, а на большой сцене нюансы теряются. В финале «Дяди Ване» есть очень тонкий момент между Астровым и Еленой, но это должен быть крупный план. А ведь актёры должны говорить громко, с подачей — и эта тонкость теряется, — считает Вырыпаев.

У самого драматурга тоже случаются «сложности крупного плана». Бывает, что изящные моменты, красиво разыгранные на репетициях, полностью теряются на большой сцене — потому что актёры, в первую очередь, «должны говорить быстро и громко». Эту тонкость знали Островский и Шекспир, отмечает автор. А вот Ибсен, Чехов и Стриндберг грешат деталями, которые в постановке не отобразить.

Сам Иван Вырыпаев помнит об этом постоянно — и пишет свои пьесы в соответствии с главными требованиями театра. Всё должно быть громко и понятно.

— Поэтому у меня плоские и примитивные пьесы, — заявил Вырыпаев. — Я знаю, что если я пишу что-то для большой сцены, то это должно быть громко и быстро. И от этого уже зависит моя фраза.

«Репертуарный театр убивает искусство»

Пьесы Вырыпаева, в большинстве своём, выкуплены на пять лет вперёд. При этом, драматург признаётся, что пишет на заказ — для разных театров, иногда даже — для конкретных именитых актёров. Но исполнять любые капризы он не готов.

— Если актёр скажет: «Напиши мне про это», — я просто не смогу, — признался режиссёр.

В Петербурге Вырыпаев работает с замечательным, по его словам, молодым продюсером Никитой Владимировым. Именно такие люди, как Владимиров, и спасут мировой театр, уверен драматург:

— Я работаю с ним уже несколько лет, и мне кажется, что он — надежда русского театра. Продюсерский театр в России в зачаточном состоянии, но я считаю, что именно продюсеры спасут театр.

Сам Вырыпаев также является продюсером своих спектаклей. Он уверен, что истинное творчество возможно лишь в таком, относительно свободном творческом пространстве. В целом, театральный рынок Польши, как и России, по словам драматурга, выглядит очень плохо. И главная проблема этого кроется в том, что всё творческое пространство «поглощает» репертуарный театр.

— Труппа — это ужасно, она тормозит творчество, — пожаловался Вырыпаев. — Поскольку я должен обслуживать коллектив, дать им работу, а не искать актёров. А это тормозит весь наш процесс. Вот у меня своя частная продюсерская компания, я работаю с теми актёрами, с которыми я хочу работать. Я взял такого Астрова, который, я считаю, лучший Астров. Это очень известный актёр, я подождал, пока он снимался в фильме, подстроился под него, очень много ему заплатил. Но деньги уже вернулись — потому что он лучший Астров.

Однако конфликт продюсерского и репертуарного театров ставит перед драматургом вопрос: как же вообще играть? Все актёры заняты в репертуарном театре, который, в свою очередь, совсем не заинтересован много зарабатывать. Именно поэтому вырыпаевская постановка «Дяди Вани» идет совсем не часто — несмотря на оглушительный успех.

— Билетов не купить, а спектакль играется очень редко, потому что театр в этом не заинтересован. У него девять премьер, и на каждую премьеру выделены деньги, актёры получают зарплату. Это все, что губит театр, — уверен драматург.

«Русский зритель идёт в театр за смыслом жизни, а не за культурой»

Но театр — это не только актёры и режиссёры, это ещё и зрители. Иван Вырыпаев признался, что самые лучшие зрители именно в России. А в Петербурге они совершенно особенные:

— Я считаю, что русский зритель — это что-то уникальное. Это потрясающие люди. Поработав в Европе, я понял, что русский зритель приходит в театр, чтобы развивать для себя понимание смысла жизни. Он не на культуру приходит. Вот в Польше все только политическое, социальное, люди хотят поговорить о политике, о проблемах католической церкви. А наш зритель приходит для того, чтобы получить чувственное восприятие, непосредственный чувственный опыт. У него горящие глаза! Я так тоскую по такому зрителю.

Вырыпаев отметил также, что возможность поставить спектакль в Петербурге — всегда для него особый подарок судьбы.

— Скажу честно: лучший зритель, которого я встречал — это питерский. Нигде в мире я не встречал такого контактного зала!