– Мы жили в городе витражей – вы даже не представляете, сколько мы потеряли! Витражи в Петербурге были повсюду. Я помню их с детства, это был просто способ застекления. В Москве парадные лестницы чаще всего выходят на улицу, а у нас – во двор. В своё время нужно было просто украсить лестницу и закрыть вид на двор. И витражи играли роль преображения пространства. Это был просто ширпотреб высокого художественного уровня. Мы потеряли это хрупкое наследие на 90, если не на все 98 %.
Причин такой потери две:
Основные утраты всё же относятся к прошлому веку. У нас процветал бытовой вандализм. Не было культуры отношения к своему дому, не было понимания того, что это всё ценность.
В молодости я работал в музее истории Ленинграда. Вместе с КГИОПом мы участвовали в обследовании домов, которые должны были пойти на комплексный капитальный ремонт, и музей предоставлял помещения Петропавловской крепости для хранения демонтированных элементов.
Что творилось – сил не было! Снимали как попало, вынимали витражи из рам, хранили горизонтально, когда они перекрыли пространство – по ним стали ходить, в самом музее. Это просто ужас и кошмар!
– Среди других бытовых архитектурных потерь – рамы и элементы декоративной отделки. Например, в парадной одного из домов в скромном Солдатском переулке был бюст Данте. Он куда-то пропал. Вот так всё куда-то и исчезает. Если нет нормальных собственников, если не образовано ТСЖ, если это проходной двор и коммунальные квартиры – куда же от этого деться.
Но прежде всего страдает лепка. Она просто разрушается от времени, если проект не является памятником. Да даже если является, всё-таки фасады – это лицо города, а до реставрации парадных руки часто не доходят.
В комитете по охране памятников мы с Ольгой Таратыновой пытались составить перечень парадных лестниц, которые нужно было бы реставрировать в первоочередном порядке. Например, на Пушкинской улице, 20 – совершенно потрясающая, уникальная лестница. Но так как там проходной двор, квартиры коридорной системы, очень сомнительная публика обитает на этих лестницах – какая может быть охрана?
Может, специально никто и не наносит ущерб, но первый разрушающий фактор – это время. У нас ведь, в основном, не мрамор, а гипс. И если нет заботы и поддержки, всё само по себе начнёт разрушаться и распадаться.
– Когда я был молодым человеком, модерн считался гадким упадком и декадентством, с которым надо бороться. Тема была под запретом. И памятники надо было сносить. На моих глазах погиб уникальный «заповедник» стиля модерн в северо-восточной части Крестовского острова, на границе с Каменным островом. А Каменный остров «прочистили» чуть ли не наполовину: он весь был застроен всякими модернами, от которых остались лишь единичные объекты.
Это было связано со строительством правительственных дач, для которых нужно было освободить пространство. Кроме того, модерну свойственны башенки, щипцы, а в них могли прятаться снайперы или шпионы, которые могли подглядывать, что происходит на правительственных дачах. Это жуткая трагедия.
Но времена изменились, и модерн стал всенародным любимцем.
– Если говорить о современной охране наследия, то у нас три основные проблемы:
Деревянной архитектурой, особенно пригородными дачами, никто не хочет заниматься. У нас не умеют их реставрировать. Первый памятник петербургского модерна – особняк, или дача Гаусвальд на Каменном острове. Всё там прекрасно сохранилось, но неоднократно поднимался вопрос о том, чтобы её разобрать и построить заново. Думаю, этого не произойдёт, все-таки это уникальный памятник. А постройки второго ряда, и, тем более, за городом, часто исчезают или уродуются, даже если имеют охранный статус.
И второе – наш авангард. Ценимый во всём мире, в городе он был изгоем и до сих пор не получил должной общественной оценки. Потому что у нас есть барокко, классицизм, историзм и всенародно любимый модерн. А архитектура советского времени, особенно авангард, остаётся в тени.
– Промышленная архитектура у нас в городе толком не оценена, хотя её изучение ведётся уже давно и целенаправленно группой специалистов. Но в обществе нет понимания того, что это архитектурная ценность. Хотя вот, скажем, красно-кирпичные промышленные корпуса построены настолько добротно, что это просто памятники строительной культуры, не говоря об архитектуре.
Применять их можно как угодно. Как во всём мире, как это делается уже сейчас в Москве. Прежде всего, это крупные универсальные пространства, которые могут быть приспособлены для любых целей: для торговли, для выставок, для молодёжных тусовок. Если эти здания не представляют высокой самостоятельной ценности как пространства, как конструкции, они могут быть приспособлены под жильё, и это тоже делается во всём мире.
Что у нас есть на сегодня? Например, планетарий в газгольдере на Обводном канале. Сколько лет мы боролись за сохранение этих газгольдеров, за то, чтобы найти им новую функцию! Сейчас строится огромное количество общественно-коммерческих комплексов, но почему бы не использовать эти готовые пространства? Они куда более интересны и привлекательны.
Отдельный вопрос, конечно, – это архитектура 1920-30х годов. Здесь использовались не очень качественные материалы, и специалисты, архитекторы говорят, что реставрация железобетона очень дорогая и сложная. Это дополнительная проблема. А вот краснокирпичные корпуса XIX века простоят ещё 100-200 лет без всяких ремонтов.