Писатель Мршавко Штапич — о мате, тёмной стороне волонтёрства и «душевных вывихах» героев
Искренность, ярость и сербский псевдоним
Звучное имя Мршавко Штапич долгое время приводило в недоумение рецензентов и читателей. Кто этот автор? Серб? Потомок сербских цыган, волей случая оказавшийся в российских лесах? Пожелавший остаться инкогнито автор, не раскрывающий имени из страха перед товарищами-волонтёрами? На самом деле всё, конечно, попроще.
Мршавко Штапич — это псевдоним, выросший из шуточного прозвища. Нашего собеседника зовут Артём Ляшенко, он родился в Вологде 33 года назад, живёт в Москве и немалую часть своей жизни отдал журналистике. Для начала уточним, почему же вообще потребовался псевдоним?
— Я занимался телевидением, сейчас пишу сценарии, — рассказал Мршавко Штапич. — Моя настоящая фамилия употребляется в титрах, и я не хотел смешивать эти две реальности.
А вот происхождение и значение именно этого сочетания слов чуть более забавно:
— Почему сербское — потому что я люблю Сербию, как всякий порядочный русский человек, и учил сербский язык. У меня была учительница сербского языка, которая мне и придумала такую кликуху — Мршавко Штапич. Она на русский может перевестись примерно как «худой дрищ». Это связано с тем, что сербы — они, в основном, двухметровые красавцы, а я не двухметровый и не красавец. Поэтому я получил такое прозвище. Мне понравилось, и, когда я писал книгу, я решил взять эти шуточные имя и фамилию как псевдоним.
Главного героя романа «Плейлист волонтёра» зовут точно так же, и вовсе не потому, что нашему собеседнику было лень придумывать имена.
— Цель была такая — достигнуть крайней точки искренности, — рассказал писатель. —Это русская литературная традиция: у Толстого есть герой Левин, у Лимонова — герой Эдичка, а есть Венедикт Ерофеев, у которого есть Веничка, и так далее. Собственно, приравнять автора к герою — это возможность достичь сочетания искренности и ярости.
Музыка везде
«Плейлист волонтёра» рассказывает о буднях поисково-спасательных отрядов, отыскивающих людей в непроходимых лесах. Однако будни эти лишены блеска героизма — напротив, главный герой беспробудно пьёт и делает много других не самых характерных для «типичного героя» вещей. Вот как описывает суть книги сам автор:
— Поиски пропавших, много разных кейсов, мёртвые дети, мёртвые взрослые, живые дети, живые взрослые, слёзы, пот, любовь, анаша, водка, пиво, виски. Всё. Всё ровно так. Никакой драмы нет. Ублюдок остаётся ублюдком, окружают его сумасшедшие дегенераты, алкоголики, всё вот так и происходит.
Каждая глава сопровождается определённым музыкальным треком, подобранным специально под неё. Всего в «Плейлисте» 55 композиций самых разных жанров и исполнителей.
— Это вообще очень простой и тривиальный ход, многие писатели и режиссёры связывают то, что они делают, с музыкой, — отметил Мршавко Штапич в интервью. —Тарантино, например, говорит, что, прежде чем придумать какую-то сцену, он сначала придумывает трек, который будет звучать в этой сцене. Или, например, возьмём то, на чём я рос, — фильм «Асса». Это же прекрасный саундтрек в первую очередь! Нельзя представить себе сцену, где Друбич с Банананом поднимаются в Ялте в гору, и при этом не звучит Гребенщиков, а в конце нельзя не представить, что звучит песня Цоя «Перемен». Нельзя их отделить друг от друга. Просто потому что это неотделимо. У меня так же, вся жизнь связана с музыкой.
Присутствует музыка и в реальных поисках людей, «в полях»:
— Она звучит, когда ты едешь в машине на поиск, она звучит, когда ты вставил себе в уши наушники и летишь на самолёте — какой-то ребёнок пропал в другом регионе, и ты летишь туда, она звучит как листочек, приколотый с внутренней стороны кулис в каком-то лагерном ДК, где почему-то разместили волонтёров… Она звучит отовсюду, музыка везде.
Лёгкий способ коммуникации
Дебютный роман Мршавко Штапича нередко критикуют и хают за большое количество мата и «грязный» язык. В этом есть для автора и приятная, щекочущая самолюбие сторона — его не раз сравнивали с таким мастером «грязной прозы», как Чарльз Буковски.
И всё же, так ли обсценная лексика необходима в книге? Да ещё и в таких количествах? Действительно ли матерной речи так много в реальности волонтёрских поисков, и весь этот «грязный язык» — только слепок настоящей жизни? Или же без преувеличения не обошлось?
Как признаётся сам автор, небольшое преувеличение, может быть, и имело место — но отнюдь не гипербола. Очень часто без этого «особого средства коммуникации» обойтись просто невозможно, отмечает Штапич:
— Вчера я разговаривал со своим дядей. Он майор. И он говорит, что не смог прочитать мою книгу, потому что там много мата. При этом он хорошо понимает, что такое российская армия, он понимает, что мат выполняет там ведущую целеуказательную, так скажем, функцию для солдат. Мат — это однородный, однозначный, понятный всем язык. Который очень сильно упрощает коммуникацию, делает её быстрой, что в армии активно используется.
В этом волшебном свойстве обсценной лексики наш собеседник имел возможность убедиться лично, в полевых условиях:
— Однажды мне надо было выстроить роту солдат, 100 человек, не помню каких войск, на протяжении километра в единую цепь, на расстоянии скольки-то метров друг от друга. Мне дали роту солдат и двух лейтенантов (для поисков пропавших — прим. ред.), не очень далеко интеллектуально ушедших от срочников. Вы попробуйте без мата выстроить сотню русских солдат, чтобы они пошли строем в лес! Это совершенно невозможно.
Не обойтись без мата, считает автор книги, и в других «полевых ситуациях».
— Если вы когда-нибудь увидите тело пятилетнего ребёнка, у вас в голове конструкции будут строиться совершенно определённым образом, и, скорее всего, в них будет участвовать мат. Потому что, кроме как междометий и мата, ничего выразить ваше состояние не сможет, — уверяет Штапич. — Да, поиск и спасение связаны с матом, им пользуются, сколько бы ни отрицали волонтёры, которые могут без мата потом писать об этом и говорить. Но мат постоянен, неизбывен и необходим.
Необходимость использования мата в «Плейлисте волонтёра» продиктована не только реалиями поисков пропавших, но и самим образом героя, на котором и строится книга.
— Он находится в перманентной фрустрации, — объясняет писатель. — Поэтому он постоянно испытывает отчаяние, злобу, и для него это органично в этот момент времени, который он проживает.
От «мордохлёста» до «околка»
«Разумеется, грибной лес после дождя — это совсем не сосновый лес ясным полднем, это притопленное и коварное чередование мордохлёста и ветровала, с плохой слышимостью», — пишет в одной из глав «Плейлиста волонтёра» Мршавко Штапич.
Оставить без внимания такие чудесные термины, как «мордохлёст» и «ветровал», мы не могли. Поэтому решили уточнить, откуда они взялись: это какие-то особые волонтёрские термины или, может быть, неологизмы, придуманные лично автором? Оказалось, что нет, автор ничего не выдумывал — просто воспользовался уже имеющимся богатством языка.
— «Мордохлёст» — это старое русское словечко. Я мог бы туда и побольше добавить таких слов, типа «сугибели» или «бучила», или что-то из диалектизмов, которые так любил Тургенев… Но это сделало бы текст недоступным. Текст примитивный, и намеренно примитивный, — подчёркивает писатель. — Я вообще не парюсь по этому поводу, хотя русским языком хорошо владею.
Придумывать какие-то неологизмы, описывающие дремучие леса, русскоязычному писателю нет резона, считает Мршавко Штапич:
— Всё, что касается леса в русском языке, здорово укоренилось в культуре, потому что у нас были такие прекрасные «лесные» писатели, как Короленко, Тургенев, Паустовский, Бианки. У них богатый словарь, он очень часто обращается к диалектам.
И именно диалектизмы особенно точно и метко определяют различные «лесные» явления.
— Берёзовые рощи под Новосибирском, которые перемежаются с полями, зовутся «околок», и вот никак иначе это назвать нельзя! — делится писатель. — Потому что это не лесостепь, это именно «околок». На характерном ледниковом полотне, где много озёр, где есть морены, выдавлена ледником очень сильно поверхность, рельеф так сформирован, что там растут такие проплешины леса — это и есть «околок». И никак иначе не скажешь. А там, где можно сказать иначе, конечно, нужно говорить иначе, потому что нафига биться с простым и чётким читательским пониманием?..
Доза автобиографии в теле романа
Сам писатель не считает книгу «натуральной автобиографией», однако многие истории из жизни героя «Плейлиста» практически дословно списаны с личного опыта автора. Артём Ляшенко начал заниматься поиском пропавших людей в составе поисково-спасательного отряда «Лизаа́лерт» примерно десять лет назад, когда ему было 23 или 24 года — точнее наш собеседник вспомнить не смог.
— Как я решил заняться поисками — это довольно автобиографично описано в книжке, — поделился писатель. — Там герой приезжает в лес делать репортаж в качестве корреспондента и редактора некоего пилотного проекта. И он видит, как волонтёры находят упавший абсолютно в нигде вертолёт. На площади поисков, которая составляла 100 кв. км, они умудряются найти вертолёт посреди торфяного болота, это происходит на его глазах. Для него это поразительно, удивительно, и он решает остаться с этими людьми. Вот в моей жизни это так и произошло. Это был именно вертолёт, именно Robinson R22, именно белого цвета, сжавшийся именно в клубок металла диаметром в метр. И это было именно тело, лежащее возле этого вертолёта.
Активно поиском пропавших и прочей волонтёрской деятельностью наш собеседник занимался около четырёх лет. Затем интерес, по всей видимости, стал угасать — но и до этого дня совсем он поиски не оставил:
— Я продолжаю этим заниматься так, для-ради развлечения. Да, этим можно заниматься ради развлечения. Два-три раза в год я езжу в лес на поиски. Поброжу, посмотрю, что я ещё могу бродить по лесу, помню, как использовать компас, карту и навигатор, понимаю, что я могу обнаружить пропавшего, радуюсь этому — и больше не езжу, мне хватает.
Ни о каких «острых ощущениях» или «щекотании нервов» уже давно не идёт речи, признаётся автор. Это лишь своеобразная «проверка боеготовности»:
— Я этому делу какое-то время отдал, и хочется осознавать, что это ремесло остаётся в моих руках.
О «душевных вывертах» героя книги и настоящих героях современности
Главный герой романа «Плейлист волонтёра» — не самый приятный во многих отношениях человек. Его героическую вроде бы работу по поиску пропавших сопровождают реки алкоголя, наркотики и безудержный промискуитет, замешанные на глубокой неустроенности в жизни и внутреннем то ли расколе, то ли надломе, а то ли и просто гнильце.
После публикации романа появилось множество рецензий на тему «теневой стороны волонтёрства»: якобы все те люди, которых мы считаем героями, на самом деле «такие же мерзкие», как и все. Но книга вовсе не о том, что в волонтёры якобы идут маргиналы, признался автор.
— Вот на меня многие волонтёры очень сильно обиделись: дескать, мы не такие, а ты тут так всех описал! — рассказал Мршавко Штапич. — Я и не говорил нигде, что все такие. Что всё именно так. Есть один герой, который проживает собственную жизнь, его окружают определённые люди, наверное, он их притягивает, определённых персонажей, наверное, именно с ними ему в этот момент жизни комфортно. Это не значит, что все там одинаковые, в «Лизеа́лерт» или в любом другом поисковом движении, в том же петербургском «Экстремуме», который, кстати, достоин очень большого уважения. Люди разные. Единственное, в чём я убеждён, — что они все с каким-то вывихом душевным. Это не обязательно связано с алкоголизмом или маргинальным образом жизни. Просто есть у них какой-то вывих, какая-то травма, какое-то замещение, что-то такое. В каждом, наверное, это присутствует.
«Душевный вывих» в данном случае совсем не означает проблемы с психикой или другие подобные неприятные вещи, подчеркнул писатель:
— Я вообще убеждён, что в поисковое движение идёт цвет нации. Сегодня в России очень мало настоящих героев, и это для меня в первую очередь Гриша Сергеев, руководитель «ЛизыАлерт», Дима, руководитель «Экстремума», Гриша Куксин, руководитель лесных пожарных «Гринпис», или Нюта Федермессер (учредитель благотворительного Фонда помощи хосписам «Вера» — прим. редакции), и так далее. Вот это настоящие герои. Это ясные люди, пассионарные, страстные, отдающиеся всей душой каким-то целям. В них тоже какой-то выверт есть.
Пассионарность и истинный смысл романа
И тут мы в беседе с Мршавко Штапичем пришли к вечной идее «героя нашего времени». Кто же он, этот герой, с точки зрения писателя?
— Герои времени — это те, кто лучше прочих своей судьбой передаёт дух этого времени, — уверен наш собеседник. — Вот дух времени условно в Грише Куксине, в лесном пожарном, который бесконечно предан своему делу, обучил уже тысячи человек своему ремеслу, который бьётся за своё дело, бьётся со всеми, может дружить даже с чёртом, чтобы сделать своё дело. В общем, это человек, отдавшийся вещам, которые помогают всем. Герой нашего времени — это гражданское общество. Вот в этом его проявление.
Однако главный персонаж «Плейлиста волонтёра» отнюдь не таков. Значит, он «с другой стороны» этого гражданского общества, волонтёрского движения? Всё не совсем так, отвечает писатель.
— Меня очень интересует тема пассионарности — рассказал Штапич. — В том смысле, в котором её сформулировал Гумилёв, автор этой теории. И мне кажется, что у пассионарности — это страстная энергия, кипучая кровь — и у неё есть тёмная сторона. Один, наверное, из её возможных способов существования. Вот об этом я писал книжку.
Будут ли у писателя-дебютанта новые романы — пока неизвестно. Мршавко Штапич признался, что уже трижды брался за перо, но пока безуспешно. Возможно, нужно ещё немного личного опыта, виски и любви.
