Игорь Корнелюк: Наша эстрада – это огромная канализационная труба
В понедельник, 1 февраля, в Петербурге прошёл концерт-квартирник в честь юбилея главного режиссёра БКЗ «Октябрьский» Геннадия Шагаева. Одним из первых именинника поздравил Игорь Корнелюк, исполнив одну из своих любимых песен собственного сочинения — «Город, которого нет». Музыканта на праздник пригласили не случайно — с Шагаевым ему приходилось работать в своей жизни очень много раз. После своего выступления Корнелюк спешил вернуться к любимой жене, которая терпеливо ждала его в гримёрке, но всё же нашёл время побеседовать с корреспондентом 78.ru о творческих планах, своих занятиях на самоизоляции, состоянии российского кинематографа и кризисе на эстраде.
«Музыка должна работать в кадре»
— Вы сказали, что на январских праздниках занимались ремонтом в своей студии, чтобы подготовиться к работе над неким грандиозным проектом. Расскажите, что это за проект такой.
— Если честно, у меня параллельно три работы сейчас запускается. Одна из них очень большая — на несколько лет. Вот к ней я и должен закончить свою студию. Я сейчас усиливаю аналоговую часть студии, мне делают цифровое управление аналоговыми приборами. Ещё ставят новую мебель, стойки. В общем, полностью обновляют.
— У меня аналоговый звук ассоциируется с кинематографом. Неужели спустя много лет вы вернётесь к созданию музыки для кино?
— Да-да. Я во время пандемии подписал большой-большой контракт, но пока не могу об этом говорить.
— Насколько я знаю, писать музыку для фильмов вы перестали, потому что разочаровались в отечественном кинематографе. Что вас так сильно расстроило?
— Непрофессионализм, причём тотальный. С одной стороны они снимают сериалы для широкой публики, которые сделаны чуть ли не на коленках, а с другой — артхаус элитарный. Я соскучился по кино для всех. Когда раньше выходил телефильм «Семнадцать мгновений весны», смотрели все: и академики, и водители, и рабочие. Это интересно всем. Ну и, конечно, очень удручает музыка в кино. Принцип того, что музыка должна работать в кадре, нигде не работает. Более того, иногда смотришь отечественное кино и кажется, будто соседи включили магнитофон, который мешает тебе смотреть. Там такая музыка — она поперёк всего, мешает кадру.
— Если вы решили взяться за проект по созданию музыки к фильмам, значит ли это, что ваше мнение насчёт отечественного кинематографа изменилось?
— Дело в том, что я немного соскучился: хочется уже поработать в этой сфере. Последние несколько лет я писал оперу — это была совершенно каторжная работа. Если бы я знал, что это так тяжело, я бы никогда за это не взялся. Я её закончил и теперь, мне кажется, будет интересно поработать с кадром. Потому что у музыки в кино есть только один критерий — она должна работатьв кадре. Ты можешь себе вообразить всё, что угодно, но, как только появляется музыка, она сразу всё ставит на место, ограничивает твою фантазию. Иногда бывает сложно найти ту интонацию, ведь музыка в кино — это эмоции. Ни актёры, ни операторская работа, ни режиссура, ни монтаж не наполняют эмоциями кадр. Это делает только музыка.
«Если зритель не будет плакать, значит, я напрасно работал»
— Вы завершили работу над оперой ещё в 2018 году, но публике, по-моему, её так и не представили.
— Нет, премьеры ещё не было, потому что одно дело — её написать, а другое — поставить. Там очень много сложностей. Первая из них — это то, что поставлена она должна быть обязательно с живым оркестром. Оркестр — это главное действующее лицо. Во-вторых, это не должно петься оперными голосами, потому что оперный голос со всей своей красотой — немножко искусственное явление. Манера оперного пения появилась от необходимости быть услышанным в зале, чтобы перекричать оркестр. Мне же хочется, чтобы это было тихое актёрское пение с микрофончиком. Сами понимаете, в оперном театре это сделать сложно. Если делать антрепризу, собрать хороший оркестр — это почти невозможно. Но я фаталист: если суждено, значит, всё получится.
— Почему работа над оперой стала для вас каторгой?
— Мне пришлось многому учиться заново. Рука была набита на песнях, а опера — это не песня, это всё-таки крупнее. Потом пришлось учиться лепить драматургию, потому что ты делаешь это изначально в музыке: чтобы были кульминация, симфонизм и так далее. И вот ты слепил эту драматургию, оркестровал, сидишь, скрупулёзно, кропотливо работаешь, и вдруг выясняется, что две недели назад, когда ты начинал эту сцену, ты тему слишком рано подраскрыл. И перед тобой дилемма. Получается, ты две недели напрасно сидел, напрасно работал. Принимаешь волевое решение выбросить наработанное в корзину и начать заново. Это очень сложно. То есть, ты знаешь конструкцию велосипеда, но, чтобы его собрать, тебе нужно этому научиться. Вот мне приходилось учиться заново. Если когда-то состоится премьера и если в конце спектакля зрители не будут плакать, значит, я просто напрасно потратил на это столько лет.
— Мне уже даже захотелось увидеть премьеру, чтобы проследить за реакцией зрителей.
— Теперь от меня мало, что зависит. Наши оперные театры — штука костная. Они на государственной дотации, поэтому они ничего не хотят. Зачем им напрягаться? Они дают «Щелкунчика» — уникальное произведение, ничего сказать не могу. Но у них нет потребности идти вперёд, развиваться, искать новые формы. Те новые формы, которые были в ХХ веке, мне кажется, заводили оперу в тупик, сделав её более элитарной и непонятной, чем она была. А хочется, чтобы широкая публика пришла в зал, поняла, что происходит, и сопереживала этому.
«Эстрада мне не интересна»
— К когда-то разочаровавшему вас кинематографу вы всё же вернулись. Может, то же самое произойдёт и с эстрадой, которую вы покинули, сказав, что её настиг кризис.
— Вы предлагаете мне идти на телевидение и снимать ролики?
— Как вариант.
— Нет, этого желания у меня нет. Это дело молодых, пусть они этим и занимаются. Я концентрирую всю жизнь, у меня есть своя публика. Я пою то, что пою. Понимаете, песня — жанр молодой, и на мой взгляд, она, как жанр, умирает. Всё то, что сейчас пишется, не выдерживает никакой критики. Я не хочу выглядеть каким-то критиканом, но, к сожалению, всё, что звучит, пишут все: кто может и кто не может. Получается, что есть большая канализационная труба, и по ней течёт то, что течёт. Если туда выливать флакончик духов, ничего не изменится. Поэтому мне это неинтересно.
«Онлайн-концерты — это шизофрения полная»
— Самоизоляция у вас прошла плодотворно — вы подписали контракт и возобновили работу над музыкой в кино. Многие звёзды российского шоу-бизнеса из-за пандемии устроили себе вынужденный отпуск, а вам удалось отдохнуть?
— Я то думал, что буду лежать на диване и читать книжки, но я так и не прилёг на этот диван. Во-первых, я давал какие-то онлайн-концерты. Во-вторых, я ползал по дому с телефоном и кому-то что-то рассказывал. Знаете что я понял? Онлайн-концерты — это шизофрения полная. Когда ты играешь на рояле и поёшь в любимый телефон — это шизофрения. Мне звонит знакомый приятель-журналист и говорит: «Игорь, это круто! Это новая форма, это надо культивировать!». Я ему говорю: «Правда? А ты пробовал сексом онлайн заниматься? Удовольствие то же самое!». Онлайн-концерты я терпеть не могу — нет обратной связи. Ведь смысл концерта не в том, что ты поёшь, а в том, что ты делишься этим с публикой, а она тебе отвечает взаимностью. И происходит круговорот обмена эмоциями. Сейчас всё обесценивается: кнопку нажал — вот тебе песня, кнопку нажал — узнал население Зимбабве. Я боюсь, что поколение, которое сейчас растёт, не будет обладать навыками, знаниями, потому что у них Google в помощь.
— Значит, работу вы не бросали?
— Я не могу без работы. Я ковырялся со студией, изучал библиотеки, восполнял пробелы в технических знаниях, сделал один фильм за время пандемии. Я не расслабляюсь.
— Многие пары не сумели выдержать испытание самоизоляцией и после постоянного пребывания вместе решили разойтись. Вас же с супругой эта участь, к счастью, не коснулась — в этом году исполнится 39 лет со дня вашей свадьбы. Может, поделитесь секретом гармонии в браке?
— Всё зависит от женщины. Если вам будут говорить, что от мужика в семье что-то зависит, не верьте. Только женщина, её мудрость и понимание. Почему женщину называют «хранительницей домашнего очага»? Не потому что она посуду моет и печку растапливает, а потому что она хранит семью. Это прерогатива женщины.
