«Зона отчуждения»: как закрытый институт стал «миной» в центре Петербурга

Пять лет назад в историческом центре Петербурга, на Петроградской стороне, появился высокий синий забор. Он тянется почти на полкилометра вдоль проспекта Добролюбова и закрывает гигантскую, около 10 гектаров, площадку, сплошь покрытую строительным мусором. Поверх кучи уже давно выросли кусты и деревья – среди них пасторально плещутся три небольших озера. Можно ли пить из них –сказать трудно, но желающие вряд ли найдутся. Потому что все знают: раньше на этом месте стоял ГИПХ – Государственный институт прикладной химии. Закрытое предприятие, где придумывали, создавали и испытывали разные химические соединения. Например, взрывоопасное и чрезвычайно ядовитое ракетное топливо.

В 2012 году институт разрушили – на его месте было решено создать «Набережную Европы». Амбициозный проект предусматривал строительство элитного жилья и организацию большого культурного пространства. Потом от него отказались – город и девелоперы не нашли общего языка. Взамен решили возвести так называемый «Судейский квартал» – жилье для сотрудников Верховного суда России с прилегающими парками, зонами отдыха и Театром танца Бориса Эйфмана в придачу. Обещали, кстати, что все это будет открыто как раз в концу нынешнего, 2017-го, года – в ноябре-декабре. И опять не получилось.

«Мина»в центре Северной столицы

Кажется, ни одна набережная Петербурга так не охраняется – люди в форме повсюду, несут вахту и днем, и ночью. Любопытствующие горожане проделывают дырки в бетонных плитах, но эти «справочные» окна малоинформативны.

Попасть на огороженную со всех сторон стеной территорию невозможно – гранитная набережная буквально окутана колючей проволокой, со стороны Добролюбова въезд только по пропускам – «зона отчуждения» в самом центре города не столько таинственна, сколько опасна – говорят экологи.

А еще каких-то пять лет назад сюда можно было легко попасть. В поисках острых ощущений руферы скакали по крышам полуразрушенных зданий, любители квестов занимали брошенные лаборатории. В полигон для сомнительных развлечений превратился флагман прикладной химии Советского Союза – сокращенно ГИПХ – старейшая научно-испытательная площадка. У медали «быть впереди планеты всей» была и обратная сторона. Опасные отходы порой не довозили до спецплощадок. Сливали на стихийно возникших полигонах, прямо на территории института.

– Конечно, сливали все. А как вы думали? Кто во время Блокады заботился о экологии? – говорит сотрудник ГИПХ с 1973 года по сегодняшний день Юрий Тахистов.

Эта «мина» почти 100 лет таилась в самом центре города. И кто знает, может так бы «тикала» себе еще долго, в прямом смысле слова – отравляла жизнь горожан – если бы не амбициозный проект под названием «Набережная Европы». Понятно, элитный жилой квартал с садами и парками, Дворец танца Бориса Эйфмана не могли появиться на зараженной земле. Тогда-то впервые и заговорили об очистке почвы. Озвучили масштаб трагедии – заражено аж на пять метров вглубь. Категория опасности – первая и вторая. Для справки – это самые опасные категории загрязнения. В 2011-ом Андрей Горький проводил исследования почвы, выводы были неутешительными.

– Загрязнение на 5 метров по уровню законодательства санитарной нормы – это чрезвычайно опасные грунты. Можно на этом месте строить? Нет, нельзя конечно, – заверяет главный специалист Российского геоэкологического центра с 2000 по 2016 года Андрей Горький.

Беглый принц

В то время ГИПХ лихорадило от постоянных митингов и забастовок рабочих. Директор Александр Шаповалов не платил зарплату, будущее института было туманно. Однако ходили слухи, что будут выделены большие деньги на рекультивацию территории института. Пройдет совсем немного времени и Александр Александрович покинет страну, точнее, сбежит. Прямо из-под стражи. Его обвинили в мошенничестве в особо крупных размерах. Оказалось, Шаповалов вывел бюджетные деньги в офшоры, а сам обосновался в уютном замке где-то в Британии. В России у него осталась дочь и гражданская жена, которая уверена – побег для бывшего мужа был не бесплатным.

– Когда я была в хороших отношениях с Александром Александровичем, то я видела у него большие деньги – и не в рублях. На вопрос – зачем тебе такая большая сумма наличными – он говорил: «Это моя свобода», – вспоминает гражданская жена Александра Шаповалова Наталья Видман.

Все эти годы Наталья безуспешно пыталась получить алименты с беглеца, ущерб же нанесенный оборонному предприятию исчисляется миллионами долларов. О рекультивации пришлось забыть на долгие годы.

Смертельная угроза

«Набережная Европы» осталась в прошлом. На территории ГИПХа было решено построить жилой квартал для верховных судей. И о, чудо, опасных отходов больше нет. По крайней мере, об этом говорят документы – вот официальный ответ губернатора Петербурга на депутатский запрос: «Извлекаемые при строительстве грунты, в соответствии с Санитарными правилам и по определению класса опасности токсичных отходов – относятся к 4-ому классу (малоопасные) и к 5-ому классу (практически не опасные отходы)».

Спрашивается, а куда делись опасные? Ведь на территории ГИПХа было зафиксировано 34 источника радиации, 22 источника ртутного загрязнения. Да, действительно, на полигон «Красный Бор» было вывезено 150 кубов опасных отходов. Это ничтожно малая часть от того, что там было. Специалисты говорят – их было полмиллиона тонн. Испарились? Не совсем.

Мусоровозы идут нескончаемым потоком в любое время суток на полигон «Северная Самарка», что во Всеволожском районе. Именно сюда, сейчас официально, привозят отходы с бывшей территории ГИПХа. Говорят, колотый кирпич – неопасный. Только вот те, кто работал в институте, говорят – эта дорога может стать дорогой в могилу.

– С почвами они проводили исследования, а со строительным мусором, который получился во время разрушения зданий, и скоропалительного выезда – они не проводили, – говорит сотрудник ГИПХа с 1973 года Юрий Тахистов.

– Нет достаточных оснований для того, чтобы верить тому, чтобы считать, что ситуация нормальная, что гора отходов совершенно безопасная, что можно ее хранить еще какое-то время на берегу Невы, и что можно ее вывести на обычные полигоны, называемыми свалками, – считает пресс-секретарь петербургского отделения «Гринпис России» Евгений Усов.

Вот так осколки химического гиганта долетели до Ленобласти – до обычного мусорного полигона. Здесь нет ни специальных систем фильтрации, ни глиняных замков. Но с другой стороны – по бумагам, сюда и просто кирпич привозят. Выгода заказчика очевидна – утилизировать отходы 1-класса опасности стоит 50 тысяч за тонну, а если речь идет о 5-ом – то всего 10 тысяч.

Уровень угрозы

Вместе с экологом мы решили провести забор почвы и воды возле ГИПХа. Правда, дальше проходной специалиста не пропускают, что ожидаемо. Тогда эколог решает взять первую пробу за ограждением – в месте предполагаемого водостока. Именно здесь, по его мнению, земля может быть загрязнена химикатами.

– Растения – они как естественный накопитель выступают, берем их, – говорит руководитель экологической лаборатории общественного контроля Сергей Грибалев.

Под пристальным вниманием охраны зачерпываем воду. Теперь все эти образцы везем в лабораторию на анализ. Экологов интересует содержание тяжелых металлов в воде и земле. Позже узнаем неутешительные результаты экспертизы: кадмий – превышение в 2,5 раза, цинк – в 4 раза, опаснейший канцероген бензипирен – в 2 раза. И это в почве, которую взяли даже не на самой территории ГИПХа, а у забора.

– Это значит, что в почве накопились загрязнители, концентрация превышающая предельно допустимую. Это говорит о том, что на площадке гораздо хуже загрязнение, потому как то, что за забором, превышает в два раза, а по цинку – вообще в 4. Значит, на самой территории – гораздо больше, – говорит председатель правления «Санкт-Петербургского экологического союза» Семен Гордышевский.

Возможные последствия такого заражения – онкологические заболевания, целый букет патологий, мутации. И самое страшное, что у этой экологической катастрофы нет ни цвета, ни запаха, ни звука – она невидима. Только получив достоверную информацию о том, какая на самом деле таится опасность в недрах земли ГИПХа, можно начинать программу спасения. Но для этого нужна независимая экспертиза, а пока ворота самой засекреченной стройки Петербурга по-прежнему закрыты на замок.