Почти все пять сотен мест на Новой сцене Александринки оказались заняты — насколько это позволили ещё действующие ограничительные меры. Спустя минуты вошёл и сам герой — художественный руководитель МХТ им. Чехова Константин Хабенский. «Такой уставший, — шепнул кто-то в зале. — Столько спектаклей впереди».
Кто такой хороший артист
Студенты жмутся. Тема мастер-класса — «О чём говорить в День театра», а «молодые коллеги», как назвал бы их Хабенский, сами пока не очень понимают, какие вопросы задавать. От волнения в голову вроде и лезут вопросы. Кажется, что хорошие, а начинаешь произносить, глядя в спокойные и умные большие глаза Константина Юрьевича, — и уже так не кажется. Хотя у самого мэтра отношение к происходящему иное.
— Это нормальный, вполне естественный формат «вопрос — ответ». Цель и задачи — пообщаться с будущими коллегами или наметить точки соприкосновения в профессии, — это важно. Потому что если студенты векторно идут в сторону, выразимся в спортивном формате, в сторону волейбола, а мы — хоккейным путём, то это никак не совпадает, кроме спортивной раздевалки. Поэтому лучше в этом возрасте, когда они ещё на студенческой скамье, поговорить и пофантазировать на тему того, что такое профессиональный театр.
А профессиональный театр, по его словам, это игра — со своими правилами и участниками. Выигрывает тот, кто придерживается правил, способен выполнить то, что хочет от него режиссёр — именно такой человек и зовётся хорошим артистом. Это тот, кто, как учил Антон Чехов и как любил при жизни повторять Олег Табаков, понимает: «Дело надо делать, господа». Сделал дело — а потом уже ковыряешься в понимании себя в этом деле, кто ты, актёр ли, достоин ли, на своём ли ты месте.
— Хорошие артисты в первую очередь должны быть работягами. Эти люди всегда находятся в душевном и физическом тренинге. Готовы выполнять задачи режиссёра, готовы пробовать. Они не боятся этого. Другое дело уже — что природой вложено. Природой, боженькой. Это уже не от нас зависит. Это энергия, которую они в зал выдают, это момент магнетизма, которым они притягивают зрителя, выходя на сцену. Это ещё какие-то вещи, которые мне неведомы, но которые заставляют меня в зрительном зале следить просто за походкой человека.
Что природой заложено — этому научить нельзя, повторяет мастер.
— Был такой артист, Михаил Константинович Девяткин, в Театре Ленсовета, первая репетиция у нас была. Такой вот он шёл, с такими бровями, с усами, весь седой. Я думаю: «Как же мы будем репетировать?!». А он вскочил на стол — фактически сделал сальто! Потом мы его сняли со стола, он пошёл отдыхать. Но он показал, что он имеет право сегодня выходить на сцену. При этом он был уже немного подслеповат, плохо ходил. Но он работал честно. Честно выходил и честно рассказывал чужую историю — про себя. Не подминал под себя, а рассказывал от себя. Но это теория, на практике это может быть по-другому. Если вы чувствующий, вы почувствуете, хороший это актёр — или это технически хороший актёр. Есть хорошие технари, которые блестяще работают, пускают слезу — из уха, из носа, откуда угодно на определённом слове. Это ремесленники, которых должно быть много в этой профессии.
Театр без зрителя — это мазохизм
Театр часто называют храмом искусства. Недаром артисты сами о себе говорят, что они именно служат в театре, как служат в религиозных храмах монахи, как проводят службу священники и отстаивает службу паства. Сам Хабенский объясняет: мы в храм приходим для того, чтобы себе ни в чём не отказывать.
— В зрительном зале есть такая возможность на два, три часика посидеть в темноте, посмеяться, поплакать, с другими проблемами, но похожими на твою — или, слава Богу, непохожими.
И в этом прослеживается ещё одно сходство с религиозным сооружением. Храм сам по себе — просто храм, чуда он не приносит. То же и с театром: без зрителя — это мазохизм, восклицает Хабенский. Только вот для волшебства обиталищу Мельпомены не так важна форма, оно может появиться буквально из ничего: достаточно пары подушек, брошенных у озера под яркой луной, да пяти слушателей. Строить для него ничего не нужно, а называется это ландшафтным театром.
— В следующем году я хочу это тоже попробовать, всё-таки у нас Московский художественный театр им. Чехова, мы будем пробовать. Именно ландшафтный. Это есть в планах, у классиков это было описано, ключик для работы у нас есть, теперь надо наполнить это интересным содержанием. Далее проверим, работает это — или это работает только у классиков.
Санкции и срыв спектакля с Ренатой Литвиновой
Как известно, МХТ им. Чехова и Александринка на несколько дней «поменялись» театрами: гости из Москвы показывают в Петербурге «Враки, или Завещание барона Мюнхгаузена» Виктора Крамера, «Вальпургиеву ночь, или Шаги Командора» в постановке Уланбека Баялиева, а 31 марта и 1 апреля вместо заявленного ранее спектакля Ренаты Литвиновой «Звезда вашего периода» будет сыгран спектакль «Сирано де Бержерак» Егора Перегудова.
Удастся ли в этом не то что сезоне, но хотя бы в году увидеть Литвинову на сцене — неизвестно.
— Вопрос только один, человек должен выздороветь, прийти в театр и сказать: «Я готова». Всё. После этого будем планировать что-то. Нельзя же мне за вас спланировать вашу жизнь. Так же и вы за меня не сможете. Только при обоюдном участии. И желании.
Зато есть желание продлить опыт с «гастролями по обмену».
— Важно не «перечастить», но и в наших планах, и в планах Александринки, сотрудничество гастрольное на пять лет. Мы договоримся, утвердимся по срокам, когда мы это будем делать, для того, чтобы и Александринка, и Московский художественный театр чётко строили свои планы на жизнь.
Объявленные санкции между тем, как и ожидалось, немного отразились на планах — но только на тех, что касались поездок за границу. Значит ли это, что театр посвятит освободившееся время российским городам, станет известно уже по возвращении в Москву.